В июле 1941 года отдельные части 20-й армии были окружены. 8 июля при попытке выйти из окружения Яков Джугашвили пропал, и, как следует из рапорта А. Румянцева, искать его прекратили 25 июля.

По распространенной версии, сын Сталина попал в плен, где спустя два года погиб. Однако его дочь Галина заявляла, что история с пленом отца была разыграна германскими спецслужбами. Широко растиражированные листовки с изображением сына Сталина, сдавшегося в плен, по замыслу фашистов, должны были деморализовать русских солдат.

Версию о том, что Яков не сдавался в плен, а погиб в бою, поддерживал и Артем Сергеев, напоминая, что не было ни одного достоверного документа, подтверждающего факт пребывания сына Сталина в плену.

В 2002 году Центр криминалистики Министерства обороны подтвердил, что фотографии, размещенные на немецкой листовке, были фальсифицированы. Было также доказано, что письмо, якобы написанное пленным Яковом отцу, - еще одна фальшивка. В частности, Валентин Жиляев в своей статье «Яков Сталин не был в плену» доказывает версию, что роль пленного сына Сталина исполнял другой человек.

Родился 18 (по другим данным - 30) марта 1908 года в селе Баджи Кутаисской губернии (по другим данным - в Баку). Когда его мать, Екатерина Сванидзе, умерла, ему было всего два месяца. Приемной матерью Якова стала А. С. Монасалидзе. По некоторым сведениям, она приходилась ему тетей, у нее он и воспитывался в Тбилиси до 14 лет.

В 1921 году Яков приехал в Москву, чтобы учиться. Отец встретил его неприветливо, но мачеха, Надежда Сергеевна Аллилуева, старалась его опекать. Учился Яков в школе на Арбате, затем в электротехнической школе в Сокольниках, которую окончил в 1925 году. В том же году женился.

Но, как пишет в книге «Двадцать писем другу» его единокровная сестра Светлана, «первый брак принес трагедию. Отец не желал слышать о браке, не хотел ему помогать… Яша стрелялся у нас в кухне, рядом со своей маленькой комнаткой, ночью. Пуля прошла навылет, но он долго болел. Отец стал относиться к нему за это еще хуже».

Сталин же, впервые увидев Якова после этого крайнего выражения полной отчужденности отца от сына, лишь издевательски бросил ему: «ХА, НЕ ПОПАЛ!»

А 9 апреля 1928 года в письме к своей жене Сталин написал: «Передай Яше от меня, что он поступил как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего. Пусть живет где хочет и с кем хочет».

Выйдя через три месяца из кремлевской больницы, Яков с женой Зоей, по совету Кирова, уехал в Ленинград. Жили они в семье отца мачехи Сергея Яковлевича Аллилуева и его жены Ольги Евгеньевны. Яков, окончив курсы, работал дежурным монтером на электроподстанции. Зоя училась в Горном институте. В начале 1929 года у них родилась дочь, которая умерла в октябре. Брак вскоре распался.

В 1930 году Яков вернулся в Москву, окончил Московский институт инженеров транспорта, работал на ТЭЦ завода им. Сталина. В 1937 году поступил на вечернее отделение Артиллерийской академии РККА, которую окончил перед войной. В 1938 году снова женился, через три года вступил в партию.

С первых дней войны Яков ушел на фронт. 27 июня артиллерийская батарея, которой командовал старший лейтенант Джугашвили, вступила в бой с немецкой танковой дивизией группы армий «Центр», а 4 июля батарея оказалась в окружении в районе Витебска. 16 июля 1941 года Яков Джугашвили попал в плен.

Вскоре берлинское радио сообщило населению Германии «потрясающую новость»:

«Из штаба фельдмаршала Клюге поступило донесение, что 16 июля под Лиозно, юго-восточнее Витебска, немецкими солдатами моторизованного корпуса генерала Шмидта захвачен в плен сын диктатора Сталина - старший лейтенант Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи из седьмого стрелкового корпуса генерала Виноградова».

Советским людям о месте и дате пленения Якова стало известно из немецких листовок.

7 августа 1941 года политуправление Северо-Западного фронта направило члену Военного Совета Жданову в секретном пакете три такие листовки, сброшенные с самолета противника. На одной из них был запечатлен Яков, беседующий с двумя немецкими офицерами. Текст под снимком гласил:

«Это Яков Джугашвили, старший сын Сталина, командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, который 16 июля сдался в плен под Витебском вместе с тысячами других командиров и бойцов. По приказу Сталина учат вас Тимошенко и ваши политкомы, что большевики в плен не сдаются. Однако красноармейцы все время переходят к немцам. Чтобы запугать вас, комиссары вам лгут, что немцы плохо обращаются с пленными. Собственный сын Сталина своим примером доказал, что это ложь. Он сдался в плен, потому что всякое сопротивление Германской Армии отныне бесполезно…»

Жданов проинформировал о случившемся Сталина.

Однако ни протокол допроса (хранится в «Деле Т-176» в Архиве Конгресса США), ни немецкие листовки не дают ответа на вопрос, как все-таки Яков попал в плен. Вряд ли он «сдался в плен», как утверждается в листовке. Против этого свидетельствуют и его поведение в плену, и безуспешность попыток фашистов завербовать его. Один из допросов Якова в штабе генерал-фельдмаршала Понтера фон Клюге вел 18 июля 1941 года капитан Решле. Вот выдержка из протокола допроса:

«- Каким образом выяснилось, что вы сын Сталина, если у вас не обнаружили никаких документов?

Меня выдали некоторые военнослужащие моей части.

Каковы ваши отношения с отцом?

Не такие хорошие. Я не во всем разделяю его политические взгляды.

- …Считаете плен позором?

Да, считаю позором…»

Осенью 1941 года Якова перевели в Берлин и передали в распоряжение службы пропаганды Геббельса. Его разместили в фешенебельном отеле «Адлон», окружили бывшими грузинскими контрреволюционерами. В начале 1942 года Якова перевели в офицерский лагерь «Офлаг ХШ-Д», расположенный в Хаммельбурге. Здесь его пытались сломить издевательством и голодом. В апреле пленника перевели в «Офлаг ХС» в Любеке. Соседом Якова стал военнопленный капитан Рене Блюм - сын председателя Совета Министров Франции Леона Блюма.

Вскоре Яков был вывезен в лагерь Заксенхаузен и помещен в отделение, где находились пленные, являющиеся родственниками высокопоставленных руководителей стран антигитлеровской коалиции. Высшее германское командование предложило Сталину обменять его на фельдмаршала Фридриха фон Паулюса, взятого в плен в 1942 году под Сталинградом. Ответ Сталина, переданный через председателя шведского Красного Креста графа Бернадота, гласил: «Солдата на маршала не меняют».

Яков погиб в 1943 году в концлагере Заксенхаузен. Известен следующий документ, составленный бывшими узниками и хранящийся в архиве мемориала этого концлагеря:

«Яков Джугашвили постоянно ощущал безвыходность своего положения. Он часто впадал в депрессию, отказывался от еды, особенно на него воздействовало не раз передававшееся по лагерному радио заявление Сталина о том, что „у нас нет военнопленных - есть изменники Родины“».

Возможно, все это и толкнуло Якова на безрассудный шаг. Вечером 14 апреля 1943 года он отказался войти в барак и бросился в «мертвую зону». Часовой выстрелил. Смерть наступила мгновенно. «Попытка к бегству», - рапортовало лагерное начальство. Останки Якова были сожжены в лагерном крематории.

В 1945 году в захваченном союзниками немецком архиве был найден рапорт охранника-эсэсовца Харфика Конрада, утверждавшего, что он застрелил Якова Джугашвили, когда тот бросился на ограду из колючей проволоки. Эти сведения были подтверждены также военнопленным британским офицером Томасом Кушингом, находившимся в одном бараке с Яковом.

28 октября 1977 года секретным Указом Президиума Верховного Совета СССР старший лейтенант Яков Иосифович Джугашвили за стойкость в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, мужественное поведение в плену был посмертно награжден Орденом Отечественной войны I степени.

Он часто впадал в депрессию, отказывался от еды, особенно на него воздействовало не раз передававшееся по лагерному радио заявление Сталина о том, что "у нас нет военнопленных - есть изменники Родины"».
Возможно, это и подтолкнуло Якова на безрассудный шаг. Вечером 14 апреля 1943 г. он отказался войти в барак и бросился в «мертвую зону». Часовой выстрелил. Смерть наступила мгновенно. «Попытка к бегству», - рапортовало лагерное начальство.

Джугашвили Яков Иосифович (1907-1943).1) Сын Сталина от первого брака с Екатериной Сванидзе. Родился в с. Баджи Кутаисской губернии (по другим данным - в Баку). До 14 лет воспитывался у тети - А.С. Монасалидзе в Тбилиси. По информации Я.Л. Сухотина - в семье деда Семена Сванидзе в с. Баджи (Сухотин Я. Сын Сталина. Жизнь и гибель Якова Джугашвили. Л., 1990. С. 10). В 1921 г., по настоянию своего дяди А. Сванидзе, приехал в Москву, чтобы учиться. Яков говорил только по-грузински, был молчалив и застенчив.

Отец встретил его неприветливо, но мачеха, Надежда Аллилуева, старалась его опекать. В Москве Яков учился вначале в школе на Арбате, затем в электротехнической школе в Сокольниках, которую окончил в 1925 г. В том же году женился.

Но «первый брак принес трагедию. Отец не желал слышать о браке, не хотел ему помогать... Яша стрелялся у нас в кухне, рядом со своей маленькой комнаткой, ночью. Пуля прошла навылет, но он долго болел. Отец стал относиться к нему за это еще хуже» (Аллилуева С. Двадцать писем другу. М., 1990. С. 124). 9 апреля 1928 г. Н.С.Аллилуева получила следующее письмо Сталина: «Передай Яше от меня, что он поступил как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего. Пусть живет где хочет и с кем хочет» (АПРФ. ф. 45. On. 1. Д. 1550. Л.5 // Сталин в объятиях семьи. М., 1993. С. 22).

Выйдя через три месяца из кремлевской больницы, Яков с женой Зоей, по совету С.М. Кирова, уехали в Ленинград. Жили у С.Я. Аллилуева и его жены Ольги Евгеньевны (в квартире 59 дома № 19 по ул. Гоголя). Яков окончил курсы и стал помощником монтера. Работал дежурным электромонтером на 11-й подстанции (пр. Карла Маркса, д. 12). Зоя училась в Горном институте. В начале 1929 г. у них родилась дочь, которая умерла в октябре; вскоре брак распался.

В 1930 г. Яков вернулся в Москву, поступил в Московский институт инженеров транспорта им. Ф.Э. Дзержинского на теплофизический факультет, который окончил в 1935 г. В 1936-1937 гг. работал на ТЭЦ завода им. Сталина. В 1937 г. поступил на вечернее отделение Артиллерийской академии РККА, которую окончил перед войной. В 1938 г. женился на Ю. Мельцер. В 1941 г. вступил в партию.

С первых дней войны ушел на фронт. 27 июня батарея 14-го гаубичного артполка под командованием Я. Джугашвили в составе 14-й бронетанковой дивизии вступила в боевые действия в полосе наступления 4-й танковой дивизии группы армий «Центр». 4 июля батарея попала в окружение в районе Витебска. 16 июля 1941 г. 2) старший лейтенант Яков Джугашвили был взят в плен.

Берлинское радио сообщило населению «потрясающую новость»: «Из штаба фельдмаршала Клюге поступило донесение, что 16 июля под Лиозно, юго-восточнее Витебска, немецкими солдатами моторизованного корпуса генерала Шмидта захвачен в плен сын диктатора Сталина - старший лейтенант Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи из седьмого стрелкового корпуса генерала Виноградова». О месте и дате пленения Я. Джугашвили стало известно из немецких листовок.

7 августа 1941 г. политуправление Северо-Западного фронта направило члену Военного Совета А.А. Жданову в секретном пакете три такие листовки, сброшенные с самолета противника. На листовке, помимо агитационного текста, призывающего сдаваться, помещена фотография с подписью: «Немецкие офицеры беседуют с Яковом Джугашвили». На обороте листовки была воспроизведена рукопись письма: «Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей Германии. Обращение хорошее. Желаю здоровья, привет всем, Яков». А.А. Жданов проинформировал Сталина о случившемся. (Колесник А. Хроника семьи Сталина. Харьков, 1990. С. 24).

Но ни протокол допроса (хранится в «Деле №Т-176» в Архиве Конгресса США 3)), ни немецкие листовки не дают ответа на вопрос, как все-таки Я. Джугашвили попал в плен. Воинов грузинской национальности было много, и если это не предательство, то откуда фашистам стало известно, что это был именно сын Сталина? О добровольной сдаче, конечно, речи быть не может. Это подтверждает

ся его поведением в плену и безуспешными попытками фашистов завербовать его. Один из допросов Якова в штабе генерал-фельдмаршала Гюнтера фон Клюге вел 18 июля 1941 г. капитан Решле. Вот выдержка из протокола допроса:

Каким образом выяснилось, что вы сын Сталина, если у вас не обнаружили никаких документов?

Меня выдали некоторые военнослужащие моей части.

Каковы ваши отношения с отцом?

Не такие хорошие. Я не во всем разделяю его политические взгляды.

Считаете плен позором?

Да, считаю позором...

(Сухотин Я.Л. Сын Сталина. Жизнь и гибель Якова Джугашвили. Л., 1990. С. 78-79).

Осенью 1941 г. Якова перевели в Берлин и передали в распоряжение службы пропаганды Геббельса. Его разместили в фешенебельном отеле «Адлон», окружили бывшими грузинскими контрреволюционерами. Вероятно, здесь и родился снимок Я. Джугашвили с Георгием Скрябиным 4) - якобы сыном Молотова, тогдашнего председателя Совета Министров СССР. В начале 1942 г. Якова перевели в офицерский лагерь «Офлаг ХШ-Д», расположенный в Хаммельбурге. Здесь его пытались сломить издевательством и голодом. В апреле пленника перевели в «Офлаг ХС» в Любеке. Соседом Якова стал военнопленный капитан Рене Блюм - сын председателя Совета Министров Франции Леона Блюма. По решению собрания польские офицеры ежемесячно выделяли Якову продовольствие. 5)

Однако вскоре Яков был вывезен в лагерь Заксенхаузен и помещен в отделение, где находились пленные, являющиеся родственниками высокопоставленных руководителей стран антигитлеровской коалиции. В этом бараке, кроме Якова и Василия Кокорина, содержались четыре английских офицера: Уильям Мерфи, Эндрю Уолш, Патрик О"Брайен и Томас Кушинг. Высшее германское командование предложило Сталину обменять его на фельдмаршала Фридриха фон Паулюса, взятого в плен в 1942 г. под Сталинградом. Официальный ответ Сталина, переданный через председателя шведского Красного Креста графа Бернадота, гласил: «Солдата на маршала не меняют».

В 1943 г. Яков погиб в концлагере Заксенхаузен. До нас дошел следующий документ, составленный бывшими узниками и хранящийся в архиве мемориала этого концлагеря: «Яков Джугашвили постоянно ощущал безвыходность своего положения. Он часто впадал в депрессию, отказывался от еды, особенно на него воздействовало не раз передававшееся по лагерному радио заявление Сталина о том, что "у нас нет военнопленных - есть изменники Родины"».6)

Возможно, это и подтолкнуло Якова на безрассудный шаг. Вечером 14 апреля 1943 г. он отказался войти в барак и бросился в «мертвую зону». Часовой выстрелил. Смерть наступила мгновенно. «Попытка к бегству», - рапортовало лагерное начальство. Останки Я. Джугашвили были сожжены в лагерном крематории... В 1945 г. в захваченном союзниками архиве был найден рапорт охранника-эсэсовца Харфика Конрада, утверждавшего, что он застрелил Якова Джугашвили, когда тот бросился на ограду из колючей проволоки. Эти сведения были подтверждены также военнопленным британским офицером Томасом Кушингом, находившимся в одном бараке с Яковом.

Режиссер Д. Абашидзе снял кинофильм «Война для всех война» о Якове Джугашвили. Поэт Николай Доризо написал трагедию «Яков Джугашвили», материалы для которой он собирал десять лет. Произведение впервые опубликовано в журнале «Москва» (1988).

28 октября 1977 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР старший лейтенант Яков Джугашвили за стойкость в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, мужественное поведение в плену был посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени. Однако этот Указ был закрытым, люди о нем ничего не знали. Подвиг Якова Джугашвили увековечен на мемориальных досках погибших выпускников Московского института инженеров транспорта и Артиллерийской академии им. Ф.Э. Дзержинского. В музее МИИТ установлена урна с пеплом и землей, взятыми с места бывшего крематория лагеря Заксенхаузен (подробнее о Якове Джугашвили см.: Сухотин Я.Л. Сын Сталина. Жизнь и гибель Якова Джугашвили. Л., 1990; Апт С. Сын Сталина//Подъем. Воронеж, 1989. № 4, 5).

Суровая фраза «отца народов»: «Я солдат на фельдмаршалов не меняю!» -- вошла в плоть и кровь нашей родной мифологии. Непреклонный вождь, скрывающий отцовское горе в набивании трубки. Его приближенные, тактично выходящие из кабинета...

Время произнесения этой фразы -- середина февраля 1943 года. Уже окончена битва на Волге и до 14 апреля, когда будет получено сообщение, что старший сын Иосифа Сталина Яков Джугашвили бросился на проволоку в Особом лагере «А» при концентрационном лагере Заксенхаузен и был застрелен часовым как при попытке к бегству, осталось около двух месяцев. Именно тогда жена фельдмаршала Паулюса обратилась к Гитлеру с просьбой обменять ее мужа на Якова Джугашвили, однако Гитлер от этого предложения отказался.

Но мало кто знает, что в действительности Сталин не говорил этих слов. Да, сестра Якова Джугашвили Светлана Аллилуева вспоминает в книге «Двадцать писем к другу»: «Зимой 1942/1943 года, уже после Сталинграда отец вдруг сказал мне во время одной из наших редких встреч: «Немцы предложили мне обменять Яшу на кого-нибудь из своих. Стану я с ними торговаться? На войне как на войне!» Однако память даже столь близкого к Сталину человека -- вещь все равно не самая надежная. Ведь впервые появилась эта фраза в одной английской газете и, скорее всего, была плодом фантазии какого-то досужего журналиста. Изящным стилистическим приемом. Вполне логично предположить, что Сталин, уже знавший по каналам ТАСС о публикации в английской газете, воспроизвел эту фразу в своей редакции, понимая, что она все равно будет приписана ему.

Фраза, даже такая, все равно остается фразой, а вот полученные в последнее время данные, криминалистический анализ документов и фотографий позволяют сделать вывод также о том, что под сомнение попадает и другой миф, миф о самом факте пленения и дальнейшем нахождении в плену Якова Джугашвили.

ПРИВЫЧНЫЙ ХОД ВЕЩЕЙ
По устоявшейся, известной истории пленения и гибели сына Иосифа Сталина сцепление событий шло следующим образом. Яков Джугашвили прибыл на фронт в конце июня 1941 года, с 4 июля участвовал в боях, попал в окружение, закопав документы, переоделся в гражданское (и приказал сделать то же самое своим подчиненным...), но 16 июля оказался в плену, был этапирован в сборный лагерь Березина, где еще не был опознан, но 18 июля 1941 года был первый раз допрошен уже как сын Иосифа Сталина. Далее Яков Джугашвили якобы выступил с заявлением, что борьба против германских войск бессмысленна. Текст заявления даже печатали на листовке, служившей для советских солдат «пропуском» в немецкий плен. Там же была и фотография Якова Джугашвили. Кроме того, существует листовка с текстом записки, якобы написанной Яковом и адресованной отцу: «19.7.41. Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей в Германии. Обращение хорошее. Желаю здоровья. Привет всем. Яша». Потом след Якова Джугашвили можно проследить по нескольким лагерям для военнопленных, пока он не оказывается в том самом Особом лагере «А», где и погибает.

Помимо записки из плена, имеется открытка, отправленная из Вязьмы 26 июня 1941 года. Ранее адресованный жене Якова Джугашвили текст никогда не публиковался и его следует привести полностью хотя бы потому, что в нем содержится одна из зацепок, позволяющих усомнить «известную» версию. Итак: «26.6.1941. Дорогая Юля! Все обстоит благополучно. Путешествие довольно интересное. Единственно, что меня тревожит, это твое здоровье. Береги Галку и себя, скажи ей, что папе Яше хорошо. При первом удобном случае напишу более пространное письмо. Обо мне не беспокойся, я устроился прекрасно. Завтра или послезавтра сообщу тебе точный адрес и попрошу прислать мне часы с секундомером и перочинный нож. Целую крепко Галю, Юлю, Отца, Светлану, Васю. Передай привет всем. Еще раз крепко обнимаю тебя и прошу не беспокоиться обо мне. Привет В. Ивановне и Лидочке, с Сапегиным все обстоит благополучно. Весь твой Яша».

Яков Джугашвили так и не отправил никакого «пространного письма». 11 июля немцы ворвались в Витебск. В результате 16-я, 19-я и 20-я армии оказались в окружении. В числе окруженных частей оказался и 14-й гаубичный артиллерийский полк. Далее все вписывается в устоявшуюся версию.

ИЗ ОКРУЖЕНИЯ -- БЕЗ ДОКУМЕНТОВ...
...Утром 22 июня 1941 года 14-й гаубичный артиллерийский полк 14-й танковой дивизии находился на полигоне Кубинка и проводил учебные стрельбы. Шел проливной дождь. К полудню распогодилось и всех собрали на митинг, прослушали выступление Молотова. Потом было партийное собрание, а 23 июня танковая дивизия и весь корпус, в котором Яков служил с 9 мая после выпуска из академии, начали готовиться к выступлению на фронт.

Следует сразу отметить, что Яков Джугашвили был высококлассным артиллеристом, показывающим очень высокие результаты в стрельбе. Так из своего 152-мм орудия, гаубицы, он попадал в танк, демонстрируя высший артиллерийский пилотаж. Также следует иметь в виду, что 14-я танковая дивизия, куда входил 14-й артиллерийский полк, нанесла немцам за время боев вполне адекватный урон. Было уничтожено 122 танка противника, при том, что в самой дивизии было 128 танков, из которых при выходе из окружения удалось сохранить пять. По сравнению с другими частями на Западном фронте эти показатели можно считать почти выдающимися.

Когда остатки дивизии были окружены в районе станции Лиозно, восточнее Витебска, то из окружения первыми вышли части 14-го гаубичного полка, что произошло 19 июля к вечеру.

По итогам боев 23 июля командование полка представляет Якова Джугашвили к ордену Боевого Красного Знамени. 29 июля документы пришли к маршалу Тимошенко, командующему Западным направлением, и были направлены в Главное управление кадров, то есть было отправлено представление на человека, которого физически в данный момент в штате полка не было. 5 августа Булганин направляет Сталину телеграмму, в которой говорилось, что Военный совет фронта оставил в списках награжденных старшего лейтенанта Джугашвили, а вот когда 9 августа Указ о награждении был напечатан в газете «Правда», фамилии Джугашвили там уже не было: в проекте Указа Яков Джугашвили шел под номером 99 и его фамилию аккуратно вычеркнули, только одну его, что, вероятнее всего, было сделано по негласному распоряжению Сталина.

Сообщение о том, что Яков Джугашвили находится в германском плену, прошло 21 июля. Почему немцы ждали три дня? Ведь, как было указано, первый протокол допроса датирован 18 июля. Но возможно, что они собирали и в спешном порядке систематизировали попавшие к ним документы. Какие? Дело в том, что 15 июля 1941 года, в 3 часа ночи, при выходе из окружения в колонне 14-го гаубичного артиллерийского полка случилось ЧП: загорелась машина со штабными документами.

«...Мы, нижеподписавшиеся командир штабной машины лейтенант Белов, завделопроизводством строевой части сержант Головчак, инструктор пропаганды старший политрук Горохов, завделопроизводством секретной части сержант Булаев, писарь строевой части Федьков, писарь артиллерийского парка Быков, составили акт о том, что 15 июля 41 года полк отходил прорываясь из окружения через местечко Лиозно Витебской области. Машины штаба полка подверглись обстрелу со стороны противника. От прямого попадания снаряда машина штаба ЗИС-5 загорелась. Вывезти машину не было возможности, и последняя полностью сгорела со следующими документами и имуществом: штаты, личные дела младшего и рядового состава, книга приказов, дело по переписке с дивизией, дело разведовательных и оперативных сводок, гербовые печати, книга учета начальствующего состава за 1941 год, книга исходящих документов, книга начальствующего состава, ящик с партийными и комсомольскими документами, различное имущество». Подписавшие акт утверждали, что сгорело все, но скорее это была попытка -- впрочем, оказавшаяся удачной, -- уйти от ответственности за то, что штабная машина и находившиеся в ней документы попали к неприятелю.

И тогда у немцев появились образцы почерка Якова Джугашвили. Что касается упоминавшегося в открытке «пространного письма», то оно вполне могло оказаться у немцев с личными документами уже после гибели Якова Джугашвили. Информации было вполне достаточно для того, чтобы начать серьезную игру. И не с Яковом Джугашвили, а с человеком, на него похожим, с двойником, благо в германской разведке был накоплен поистине уникальный материал их использования.

ПОДЛОГ КАК МЕТОД РАБОТЫ
Протоколы допросов Якова Сталина укрепляют в предположении, что история его пленения и жизни в плену есть результат работы германских спецслужб. Причем тут имеются факты очевидные, а также -- скрытые, становящиеся понятными при тщательном анализе.

К представляющимся очевидным следует отнести довольно грубую работу по фальсификации почерка Якова Джугашвили и монтажу фотографий, которые в течение долгого времени выдавались за подлинные снимки плененного сына Сталина на разных этапах его нахождения в германском плену. Так, из четырех известных образцов почерка Якова Иосифовича Джугашвили, выполненных им якобы в плену в 1941 -- 1942 гг., результаты криминалистической экспертизы показали, что два документа исполнены другим лицом, а два -- написаны рукой старшего сына Сталина. Но в то же время специалисты Центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз МО РФ отмечают, что отсутствие подлинников записок Я.И. Джугашвили (исследовался только текст, изображенный на фотовкладках) не исключает возможности технической подделки с комбинированием отдельных слов и буквосочетаний из имевшихся в распоряжении немецкой стороны образцов подлинного рукописного текста старшего лейтенанта Джугашвили. Также сомнительна подлинность фотографий. В ходе исследования фотографических снимков Я.И. Джугашвили, изготовленных в Германии с июля 1941 года по 14 апреля 1943 года, были выявлены признаки частичной подделки фотоматериалов с использованием ретуши и фотомонтажа.

На основании проведенной экспертной оценки специалисты Центра установили, что из одиннадцати немецких фотоматериалов семь являются фото- и типографской репродукцией, на восьми снимках установлено наличие ретуши изображения, три изготовлены путем фотомонтажа (в том числе и для придания в изображении Якова Джугашвили иного состояния мимики). На одном из снимков было также выявлено применение в фотомонтаже зеркального изображения (напечатанного с перевернутого негатива).

Нельзя исключить, что у немцев были снимки Якова Джугашвили, полученные от агентуры еще до войны, или же они -- если предположить, что сын Сталина все-таки не погиб в боях, -- использовали одни и те же снимки, сделанные сразу после пленения Якова Джугашвили.

Удивляет и то, что отлаженная пропагандистская машина нацистской Германии ни разу не использовала такие материалы, как киносъемку или запись голоса Якова Джугашвили. Всего несколько фотографий и несколько небольших записок!

Странным выглядит не только содержание протоколов допросов Якова Джугашвили, но и их судьба. Протокол первого допроса такого важного пленника, вокруг которого завертелись колеса пропагандистской машины нацистов, как показал разбор архивов в Саксонии в 1947 году, был подшит в дела 4-й танковой дивизии корпуса Гудериана. Другой протокол допроса оказался в архиве люфтваффе, что также внушает сомнение в их подлинности.

Что же касается содержания протоколов, то в них масса несуразностей и ошибок, по которым можно предположить, что все приписанное Якову Джугашвили писал немец. Так, Яков якобы рассказывал офицеру абвера, как он, пока полк уже стоял под Лиозно, западнее Смоленска, поехал в Смоленск и присутствовал при поимке в трамвае немецкого шпиона.

Явными ошибками в протоколах были не только несуразности с годом и местом рождения Якова Джугашвили, хотя в протоколах и в дальнейшем немцы оперировали теми данными, что содержались в документах из якобы сгоревшей штабной машины 14-го артиллерийского полка. Также явной ошибкой была информация о том, что Яков Джугашвили знал три иностранных языка, в то время как он не мог сдать экзамен по английскому в академии. И уж, конечно, он не знал французского языка на таком уровне, чтобы якобы уже в лагере целых шесть месяцев «свободно беседовать» с интернированным сыном премьер-министра Франции, капитаном Рене Блюмом.

ИГРА ПО-КРУПНОМУ
Вот как, по свидетельствам других узников немецких лагерей, показывали пленного сына Сталина окружающим. «Несколько раз видели его в лагере поближе. Он жил в генеральском бараке, и каждый день его подводили к лагерному проволочному ограждению для показа публике, как пленного сына Сталина. Он был одет в простую серую шинель с черными петлицами, в пилотку и кирзовые сапоги. Перед ограждением стоял, положив руки за спину, и смотрел выше голов любопытствующей толпы, которая с другой стороны ограждения оживленно переговаривалась с частым повторением Stalins Sohn».

ЦЕЛЬ -- СЛОМИТЬ СТАЛИНА?
Возможно, фальсификация преследовала не только пропагандистские, но и психологические цели. Таким образом хотели оказать психологическое давление на Сталина. Первостепенное внимание персоне Сталина уделялось не только потому, что Гитлер ненавидел его больше, чем любого другого лидера противостоявшего ему блока государств. Ведь Сталин был фигурой номер один, на нем замыкались все важнейшие вопросы внутренней и внешней политики Советского Союза. А значит, и весь ход Второй мировой.

Анализируя совокупность доступных документов, можно предположить, что о проведении этой операции в самой Германии знали единицы. Если оценить условия содержания «пленника», его перемещение по различным лагерям, напрашивается вывод, что подходы к «сыну Сталина» жестко контролировались немецкой стороной, и все попытки советских спецслужб получить более точную, достоверную информацию об «узнике», окончились неудачей.

Если предположить, что сын Иосифа Сталина погиб, а не попал в плен, то после гибели Якова Джугашвили события могли развиваться в двух направлениях. За старшего лейтенанта Якова Джугашвили выдал себя его земляк -- сослуживец, который знал отдельные факты его биографии. В этой связи предстоит внимательно изучить список без вести пропавших военнослужащих 6-й батареи второго дивизиона 14-го гаубичного артиллерийского полка. По второму направлению немецкие спецслужбы могли воспользоваться документами погибшего сына Сталина, найдя для участия в «спектакле» своего «пленника». Это более вероятное развитие событий.

Переходя к вопросу гибели «пленника», необходимо отметить, что, по немецким источникам, 14 апреля 1943 года произошла трагедия и Яков Джугашвили погиб (был застрелен) в концлагере Заксенхаузен «при попытке к бегству». Основываясь на этой информации, ряд отечественных и зарубежных исследователей считают, что это был осознанный акт самоубийства. Но почему эта трагедия произошла в апреле 1943 года? С конца марта -- начала апреля 1943 года -- времени окончания зондирования через представителей Международного Красного Креста позиций сторон по проблемам обмена пленными -- участь «особого узника» была предрешена. Можно предположить, что дальнейшее его участие в операции могло привести к полному раскрытию фальсификации.

И второе : по свидетельству и немецких (в 1941 г.), и отечественных (полвека спустя) источников, Яков Джугашвили оказался в плену без документов, подтверждающих его личность, и, более того, в гражданской одежде, а не в форме командира Красной Армии (свою форму и документы он якобы зарыл, когда понял, что оказался в окружении). Это было вдвойне опасно, ибо ставило его вне закона как перед противником, так и перед своими: немцы могли не считать его военнопленным, а свои – объявить его дезертиром. Ровно через месяц после пленения Якова, 16 августа 1941 г. его отец как нарком обороны подпишет приказ № 270, первый пункт которого гласит: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава».

Мужественное поведение Якова в плену, его отказ от сотрудничества с немцами и вступления во власовскую Русскую освободительную армию (РОА), сама гибель 14 апреля 1943 г. – все это делает маловероятным факт смены им военной формы на гражданскую одежду и уничтожения своих документов. Я предполагаю, что, скорее всего, он был задержан немцами в гражданской одежде еще утром 22 июня в вагоне поезда, который пересек советско-германскую границу 20–21 июня и двигался через Польшу или Германию к побережью Северного моря согласно договоренности высшего руководства Германии и СССР о совместной транспортной операции. Вариант задержания Якова в военной форме в воинском эшелоне с последующим переодеванием в гражданскую одежду менее вероятен, потому что тогда немцы начали бы пропагандистскую кампанию вокруг пленения сына Сталина гораздо раньше.

Если Якова задержали как гражданского специалиста, то возможно, что именно это стало одной из главных причин задержки почти на месяц решения об обмене посольств СССР и Германии после начала войны. Советская сторона настаивала на обмене «всех на всех» и, весьма вероятно, требовала включить в число подлежащих обмену специалистов и тех, кто ехал в первый день войны в поездах, двигавшихся по германской и советской территории, в том числе и Якова Джугашвили (который мог ехать под другим именем). Такую возможность подтверждает и подробное изучение паспорта Я. Джугашвили (об этом будет рассказано ниже), опубликованного его дочерью Галиной в книге «Внучка Сталина» .

Третий небезынтересный факт – отсутствие опубликованных фотографий и точных документальных свидетельств о военной службе Якова, в частности о его учебе в Артиллерийской академии им. Дзержинского. Сам факт учебы подается в различных публикациях как неоспоримый, но всегда по-разному. Например, сводная сестра Якова Светлана Аллилуева в книге «Двадцать писем другу» утверждает: «Яша сделался профессиональным военным – в 1935 году Яша приехал в Москву и поступил в Военную Артиллерийскую Академию» («Московскую артиллерийскую академию имени Фрунзе») и «отправился на фронт уже 23 июня вместе со своей батареей, вместе со всем выпуском своей Академии» . Между тем Артиллерийская академия им. Дзержинского была переведена из Ленинграда в Москву лишь осенью 1938 г. Поэтому гораздо ближе к истине сведения уже упоминавшегося выше Артема Сергеева: «в 1938 году он поступил в артиллерийскую академию сразу то ли на 3, то ли на 4 курс…»

Отсутствие опубликованных фотографий Якова и его сокурсников в военной форме, отсутствие не только воспоминаний о нем его товарищей по учебе в академии и сослуживцев из воинской части, но даже просто упоминаний о нем – все это ставит под сомнение указанные в различных публикациях сроки и обстоятельства его обучения в Артиллерийской академии им. Дзержинского.

Не очень понятны из многочисленных, но весьма противоречивых публикаций и обстоятельства его зачисления в академию – сначала на вечернее отделение (при этом неясно, где же он работал, когда ушел с завода имени Сталина). Тем более что с вечерним и заочным обучением в Артакадемии дело обстояло так: «в конце 1938 – начале 1939 г. при академии было открыто заочное отделение (с факультетами – командным и вооружения), а в конце 1939 г. – вечернее отделение (с факультетами – командным, вооружения и боеприпасов)» .

Неизвестно, в каком звании и когда Яков стал кадровым командиром Красной Армии, ибо в опубликованной «аттестации за 4-й курс с 15. 08. 39 по 15. 07. 40 слушателя 4 курса командного ф-та артакадемии лейтенанта Джугашвили Якова Иосифовича» указано: «в РККА – с 10.39, на должностях начсостава – с 12.39». Из этой записи неясно, в каком качестве он учился в академии до этого момента – вольнослушателем или слушателем вечернего отделения, продолжая где-то работать в качестве гражданского специалиста, или обычным слушателем, принятым сразу на 4 курс и надевшим форму лейтенанта. Непонятно также, почему в этой опубликованной аттестации (к сожалению, не полностью и без фотокопии подлинника) не указано его воинское звание. Двусмысленное словосочетание «на должностях начсостава» позволяет допустить, что оно относится не к его учебе, а к основной работе. Например, если он, продолжая оставаться гражданским лицом, работает военпредом на оборонном заводе или вольнонаемным преподавателем в военном учебном заведении.

Фактически существует единственный фотоснимок Якова в военной форме – старшего лейтенанта с тремя «кубарями» и «пушками» на петлицах. Дата, когда сделан снимок, отсутствует (в книге «Внучка вождя» указано, что 10 мая 1941 г.). Противоречивы данные об отправке на фронт воинской части, в которой служил Яков. В различных источниках называется несколько дат, начиная с 22 июня и кончая 26 июня (нет ни одной более поздней – очевидно, из-за того, что тогда трудно было бы объяснить дату на открытке, посланной им якобы из Вязьмы 26 июня) и т. п.

Причиной таких невнятностей и противоречий вполне могло быть сокрытие подлинного места службы или работы Якова перед войной, но не из опасения раскрыть военные тайны полувековой давности, а из-за того, что точная и полная информация может навести на мысль об истинных обстоятельствах пленения Якова немцами, возможно, именно 22 июня 1941 г. Например, если вдруг откроется, что последним местом его работы был специальный цех ЗИСа, выпускающий военную технику, или Главное автобронетанковое управление РККА, то ответ на вопрос: «А как же он оказался в немецком плену?» звучал бы совершенно иначе. Или, например, если станет известно, что он и до войны ездил в Германию на приемку выполненных для СССР заказов, или что он выехал туда 20–21 июня 1941 г. в эшелоне, сопровождая разобранную боевую технику, сборкой которой должен был руководить в Германии.

А в-четвертых , вопрос: если Яков Джугашвили, сын советского вождя, все же находился в немецком плену, то почему до сих пор не продемонстрированы кинокадры допросов, тексты которых были многократно опубликованы? Ведь в июле-августе 1941 г. немецкие самолеты начали сбрасывать на участвующие в боях части Красной Армии сотни тысяч листовок с фотографиями Якова в плену, а также с факсимиле его записки отцу, якобы переданной по дипломатическим каналам.

В последние годы появилась версия, которую неоднократно высказывала и дочь Якова. Галина Яковлевна Джугашвили-Сталина заявила, что ее отец вообще не был в плену, а погиб в бою, а всю историю с его мнимым пленением придумали и разыграли немецкие спецслужбы и геббельсовская пропаганда (примечательно, что впервые она выступила с таким заявлением после того, как Джерри Дженнингс, помощник министра обороны США по делам военнопленных и пропавших без вести, передал ей 11 сентября 2003 г. голубую папку с копией дела Я. Джугашвили, захваченного в архивах РСХА в 1945 г.).

По моему мнению, все перечисленное выше доказывает не то, что Яков Джугашвили никогда не был в плену, а то, что по инерции, только в другой форме, продолжается начатая в 1941 г. кампания по сокрытию обстоятельств да и самого факта пленения сына советского вождя, а также то, что все захваченные в 1945 г. документы о пребывания Якова в плену (кино и аудио – в первую очередь!) были частично уничтожены, частично закрыты для публикации.

О том, что допросы Якова Джугашвили записывались немцами на магнитофон, есть несколько сообщений. В частности, Б. Сопельняк так описывает один из его допросов: «Он (Яков. – А. О .) достаточно откровенно отвечал на вопросы Ройшле, а тот, оказывается, спрятал под скатертью микрофон, записал их беседу, а потом так хитро смонтировал запись, что Яков предстал неистовым обличителем сталинского режима» .

Есть также рассказы советских фронтовиков, слышавших на переднем крае в 1941-42 гг. радиопередачи с голосом Якова с немецких пропагандистских автомашин. Непонятно только, почему же кинокадры с Яковом и магнитофонные записи его допросов до сих пор не были обнародованы ни в нашей стране, ни в США, ни в Англии, ни в послевоенной Германии. Почему в Госфильмофонде нет не только ни единого кинокадра с ним, но и ни единого фото Якова (так сказали мне работники этого архива, когда я занимался там поиском материалов для документального фильма «Тайна 22 июня»), причем ни немецкого, ни советского. Вероятно, потому, что эти кадры и записи позволили бы открыть истинные обстоятельства пленения Якова, чего почему-то не желало ни немецкое, ни советское руководство. По этой же причине в начале войны обе стороны предпочли представить дело так, будто бы Яков был советским кадровым боевым командиром – при этом вождь показывал, что его сын попал в плен в бою, а немцы утверждали, что если уж сын советского вождя оказался в плену, то всем остальным солдатам Красной Армии надо сдаваться немедленно.

В своей книге «Внучка вождя» и в последних интервью Галина Яковлевна заявляла, что все снимки, где зафиксировано пребывание Якова Джугашвили в плену, а также письменные документы того периода с его почерком – фальшивки. Последним подлинным письмом отца она называет открытку, отправленную Яковом жене Ю. Мельцер 26 июня 1941 г. из Вязьмы. Галина Яковлевна совершенно справедливо считала эту последнюю весточку от отца важнейшим документом и даже поместила ее на обложке своей книги. Она также поместила в своей книге фотографии трех сохранившихся в доме документов Якова Джугашвили – паспорта, военного билета и пропуска в гараж при Управделами Президиума Верховного Совета СССР, подчеркнув почему-то в подписи к фотографиям, что это его подлинные документы.

О том, что она имела при этом в виду, остается только гадать. Мне стало понятно лишь одно – этим документам стоит уделить особое внимание. Так я и поступил.

Паспорт (см. с. 5 Фотоприложений) действителен по 4 апреля 1941 г., значит, во-первых, он был выдан 4 апреля 1936 г., так как в то время паспорт выдавали на 5 лет, а во-вторых, 22 июня 1941 г. был просроченным (хотя вполне возможно, что на одной из его страниц, не показанных на фото, имеется запись о продлении срока его действия). Во всяком случае, наличие этого паспорта в семье Якова свидетельствует о том, что в период с 22 июня по 16 июля 1941 г. у Якова Джугашвили имелся другой документ, удостоверяющий его личность. Причем такой документ, выдача которого не требовала сдачи паспорта в паспортный стол (при выдаче командирской книжки паспорт обязательно изымался у владельца). Таким документом мог быть его собственный загранпаспорт, а также любое удостоверение личности, выданное ему на другое имя. Известно, что в те годы для поездки в Германию некоторым советским специалистам и ответработникам выдавались документы на чужое имя. Так, например, переводчик Молотова (а впоследствии Сталина) В. Бережков ездил под фамилией Богданов.

Если срок действия паспорта не был продлен, то документ, имевшийся на руках у Якова с 22 июня по 16 июля 1941 г., скорее всего, был получен им до 4 апреля 1941 г. на основании еще действующего его паспорта (в противном случае сначала был бы продлен паспорт). Причем полученного в Москве, о чем четко указано в графе «Постоянное местожительство». Обращает на себя внимание запись о месте рождения: «с. Бадзи», то есть село Бадзи, вопреки всем остальным опубликованным документам, включая протоколы допроса в плену, где всегда указывается, что он родился в г. Баку. Интересно, что некоторые исследователи судьбы Якова, в том числе его родная дочь Галина, считают указание в протоколе его допроса в качестве места рождения Баку, а не с. Бадзи серьезным доказательством того, что этот протокол – фальшивка. Но тогда фальшивками можно считать и все приводимые советские документы Якова (в том числе и подписанные лично им), где в качестве его места рождения указан город Баку.

Удививший меня поначалу факт наклейки фото владельца паспорта на штамп последнего места его работы и заверение его печатью райотдела милиции объяснился очень просто. Оказалось, что с 1933 по 1937 г. в советском паспорте отсутствовало фото владельца и лишь с октября 1937 г. в паспорта стали наклеивать фотокарточку (при этом ее второй экземпляр оставался на хранении в райотделе милиции). Поэтому наличие фотографии в паспорте Якова свидетельствует о том, что в октябре 1937 г. он продолжал работать на ЗиСе, а не стал слушателем военной академии. Хотя можно допустить, что он без отрыва от производства поступил в сентябре 1937 г. на вечернее отделение какой-то военной академии, но только не Артиллерийской, которая в это время находилась еще в Ленинграде. Поэтому, может быть, не случайно его сводная сестра Светлана упомянула в своей книге несуществующую «Московскую артиллерийскую академию имени Фрунзе», в которую якобы поступил Яков . Возможно, это означает, что он начал свое вечернее военное образование в Академии им. Фрунзе, а после перевода в Москву Артиллерийской академии им. Дзержинского перешел на ее вечернее отделение. Другое возможное объяснение: в Москве при Военной академии им. Фрунзе существовал филиал Артакадемии им. Дзержинского, на вечернее отделение которого Яков вначале и поступил. Я слышал и версию о том, что Яков начал учиться на вечернем отделении Артиллерийской академии в Ленинграде в период своей жизни там. Однако изучение его военного билета опровергает это, так как на оттиске печати отчетливо видно слово «Москва», из чего следует, что к 1930 г. Яков уже вернулся из Ленинграда в Москву и жил в ней. Наибольший интерес представляют отметки в паспорте о месте работы Якова Джугашвили – всего их три: о его приеме на работу в трест «Строитель» 7/V-1936 г. (или 7/ IV – из-за некачественного фото, возможно, не пропечатался знак «I» в цифре IV) и увольнении из него 12/ХI-1936 г., а также о приеме его 14/ХI-1936 г. на Московский автозавод им. Сталина. На фото документов Якова название этого завода на штампе слегка смазано, но зато хорошо читается в наименовании должности кадровика, оформившего прием: «Нач. п/п найма ЗиС».

Внимательное изучение круглой печати, которой заверены штампы треста «Строитель», показало, что этот трест входил в состав главка Главстройпром Наркомата тяжелой промышленности. Учитывая, что в ноябре 1936 г. завершилась начатая в 1933 г. вторая реконструкция ЗиСа (целью которой было создание производства новых моделей автомашин, в том числе спецмашин для Красной Армии) и что именно с 3 ноября 1936-го началась конвейерная сборка первого отечественного семиместного лимузина «ЗИС-101», можно предположить, что именно трест «Строитель» проводил завершающую стадию этой реконструкции. Тогда работа в нем Я. Джугашвили, его увольнение 12 ноября и прием на работу на ЗиС с 14 ноября 1936 г. могут быть звеньями одной цепи событий: он мог получить солидную должность либо в новом цехе сборки правительственных автомашин, либо в одном из других цехов, появившихся после реконструкции. Кстати, именно в этот период старшим мастером, а затем начальником одного из спеццехов ЗиСа стал только что закончивший Бронетанковую академию Андрей Свердлов, сын Я. М. Свердлова, впоследствии подполковник МГБ. Не забудем и то, что именно ЗиС участвовал в выпуске легендарных установок «катюша».

Небезынтересно, что среди подлинных семейных фото Я. Джугашвили, есть снимок, где он и его жена Юлия запечатлены у одной из подмосковных дач рядом с шикарным черным «бьюиком» – скорее всего, тем самым «Бьюиком-32-90», который стал прототипом семиместного правительственного лимузина «ЗИС-101». Не исключено, что Яков был владельцем или постоянным пользователем этой роскошной автомашины, что несколько разрушает стереотип нелюбимого сына вождя, неудачника, которому, по мнению некоторых авторов, оставалось только стреляться, да и этого он сделать толком не смог.

Герой Советского Союза летчик-испытатель Александр Щербаков, сын А. С. Щербакова, секретаря ЦК и МК ВКП(б), возглавлявшего также одно время Союз писателей, а в годы войны еще и начальника Совинформбюро, а затем и ГлавПУРа Красной Армии, в интервью спецкору газеты «Красная Звезда» Ю. Авдееву 17 января 2007 г. говорил: «Мои родители постоянно общались с Яковом и его женой, которые часто бывали у нас на воскресных обедах. Джугашвили запомнил как интеллигентного, очень эрудированного и общительного человека. Он был интересным рассказчиком <…>. В его периоде учебы для меня есть одна любопытная загадка. Во время одного из визитов к нам Джугашвили как всегда увлекательно рассказал об учениях, с которых только что вернулся. Подробности по молодости лет мне не запомнились, а вот теперь не могу найти ответа на простой вроде бы вопрос: что делал на учениях в Киевском военном округе слушатель академии? По рангу вроде не положено, а с другой стороны, будь он в опале у отца, то при всем желании дорогу на них ему бы закрыли».

Опять отход от ставшего привычным образа Якова. Уж больно не похож он на «инженера-трубочиста ТЭЦ автозавода им. Сталина», которым якобы работал в этот период до поступления в Артиллерийскую академию.

Постоянный пропуск на имя Якова в правительственный гараж – второй подлинный документ, приведенный в книге его дочери, еще больше разрушает образ «пасмурного» неудачника или суперскромника (хорошо знавший его Н. С. Власик пишет в своей книге «Живые страницы»: «Яков, очень милый и скромный человек, разговорами и манерами похожий на отца» ). Этот пропуск давал ему право въезда и выезда на автомашине с номером МА-97-42 с 15 июня по 31 декабря 1938 г.

Воспоминания Галины подтверждают, что у ее отца был автомобиль (или он имел право постоянно пользоваться им): «Мы собираемся кататься. Папа за рулем моей тезки, черной “эмочки”. Галки, а мы трое, Дюнюня (няня Галины, но у них еще была и кухарка, то есть семью «слушателя академии» Якова Джугашвили, состоявшую из трех человек, постоянно обслуживали два человека! – А. О .) и лайка Веселый… на заднем сиденье» (та самая знаменитая лайка, которая зимовала с папанинцами на льдине, а потом была подарена Сталину, а он, оказывается, подарил ее семье Якова. – А. О .).

Галина родилась 18 февраля 1938 г., а на следующий день папанинцы были эвакуированы самолетом с разламывающейся льдины. Все совпадает. Правда, воспоминания Галины Джугашвили об отце за рулем черного лимузина относятся скорей к 1940–1941 гг., но ведь в большинстве публикаций о нем утверждается, что он в это время был профессиональным военным – слушателем Артиллерийской академии. Кстати, гораздо раньше у Якова – еще студента МИИТа – уже была машина, ибо В. C. Аллилуев в своем дневнике пишет: «Как-то летом 1935 года отец и мать возвращались домой из Серебряного бора… Неожиданно они увидели на обочине машину, возле которой стоял Яков, в его машине случились какие-то неполадки» .

Рассмотрение еще одного подлинного, по утверждению Галины Джугашвили, документа – единственной весточки Якова Джугашвили с фронта в виде открытки – приводит сразу к нескольким открытиям. О первом из них – невероятном несоответствии написанных жене слов («все обстоит хорошо, путешествие довольно интересное… папе Яше хорошо… я устроился прекрасно») и указанной на ней грозной даты «26 июня 1941 г.» (через день немцы ворвутся в Минск!) – я уже писал в книге «Великая тайна…». Все объясняется, если предположить, что открытка эта была написана Яковом 21 июня в поезде, пересекшем границу и двигающемся по территории Германии к Северному морю. В этой изъятой у Якова при аресте 22 июня неотправленной открытке цифру 21 в дате немецкие спецслужбы могли исправить на 26, а их агент мог бросить ее в почтовый ящик в еще не оккупированной Вязьме. Так началась длительная немецкая провокационно-пропагандистская спецоперация с использованием факта пленения Якова, которая продолжалась до его гибели 14 апреля 1943 г. Весьма многозначительно отсутствие в открытке номера полевой почты и обещание Якова через день-два сообщить адрес, а не номер полевой почты, на который только и можно писать в воинскую часть. А может быть, просто не было части, и работал он в другом месте?

Второе открытие. В открытке указан адрес, по которому Яков проживал с 1938 г. до 22 июня 1941-го: «Москва улица Грановского дом 3 кв. 84». Это был тот самый дом, в котором жили секретари ЦК, члены правительства и маршалы (например, в одном подъезде с квартирой Якова находилась квартира секретаря ЦК, затем начальника ГлавПУРа и замнаркома обороны А. А. Щербакова). Уже упоминавшийся выше сын А. А. Щербакова Александр, выступая недавно по телевизору, а также в публикации еженедельника «НВО» от 27 февраля 2009 г. сообщил, что, когда их семья жила в доме № 3 по улице Грановского, их соседом был Яков Джугашвили, они с женой и маленькой дочкой занимали пятикомнатную квартиру, ибо, как сказал Щербаков, других квартир в этом доме не было.

В книге «Внучка вождя» Галина утверждает, что появление этой квартиры было связано с ее рождением. А в беседе с автором книги «Дочь Сталина» М. Шад она рассказала: «Сразу после женитьбы мои родители получили двухкомнатную квартиру, а когда моя мать была мною беременна – прекрасную четырехкомнатную квартиру, вдобавок няню и кухарку. Мой отец шутил тогда, что няня получает более высокую зарплату, чем полагающаяся ему стипендия» .

Неплохо для «нелюбимого» сына-студента, а затем «инженера-трубочиста» и слушателя вечернего отделения военной академии, ибо в те годы даже полковники и генералы, учившиеся в академиях или на курсах при них, жили в общежитиях.

Изучая в книгах, периодической печати и Интернете обширный материал о судьбе Я. Джугашвили, я обнаружил еще один документ, почему-то не включенный Галиной Яковлевной в перечень «подлинных», но совершенно очевидно таковым являющийся. Это фото выданной ему справки о том, «что он поступил в Московский ЭлектроМеханический Институт Инженеров ж. д. транспорта им. Ф. Э. Дзержинского в 1930 году и окончил в 1936 г., защитил дипломный проект с оценкой “хорошо” и ему присвоено звание инженера-механика …по специальности “теплотехника энергетики” <…>. Справка выдана согласно приказу № 62 по МЭМИИТу им. Ф. Э. Дзержинского от 2/III-36 года…» и зарегистрирована за № 1585 – к сожалению, число в указанной на ней дате читается очень плохо – «…апреля 1936 г.» (от А. С. Володиной, создателя музея МИИТа, мне стало известно, что дата регистрации 17 апреля 1936 г.). При этом возникает вопрос: а почему, собственно, справка? Ведь выпускнику вуза выдается диплом. Где же диплом Якова? Почему он вынужден довольствоваться справкой? Первый вариант объяснения: возможно, дипломы тогда не выдавали никому из выпускников, потому что время было такое – только что в 1933 г. в стране ввели паспорта, полиграфическая промышленность не обеспечивала огромную потребность в печатании документов на спецбумаге, а уж тем более вузовских дипломов с тиснением герба на обложке. Вот и давали выпускникам вузов справку об окончании с гарантией последующей ее замены на диплом, о чем в ней и написано: «Диплом об окончании Института будет сменен (неразборчиво, возможно – «выдан». – А. О .) за № настоящей справки». Второй вариант объяснения: по неизвестной причине Яков учился в МЭМИИТе не 5, а 6 лет (что следует из текста справки), и вполне возможно, что он брал академический отпуск. Тогда не исключено, что дипломный проект он защищал не вместе с сокурсниками, тем более что в этом могла быть необходимость.

Допустим, начинались пуско-наладочные работы в новом цехе ЗиСа, где, скорее всего, Якову предстояло работать на должности, которую мог занимать только дипломированный инженер. Поэтому ему и дали возможность защитить дипломный проект позже сокурсников. Кстати, не исключено, что темой дипломного проекта Якова была реконструкция ЗиСа, и поэтому его защита была связана со сроками ее проведения.

Все совпало: в марте 1936 г. – защита дипломного проекта и приказ об успешном окончании института; в апреле – справка об окончании института и присвоении звания инженера; 4 апреля – выдача паспорта, где в графе «социальное положение» вместо «служащий» записано «инженер» (написать «студент» или «учащийся» Яков уже не мог, а «служащий» – пока не имел права, так как в момент выдачи паспорта еще нигде не работал); 7 апреля или 7 мая – принят на работу в трест «Строитель».

Подлинность справки № 1585 подтверждается еще одним документом Я. Джугашвили, приведенным в числе подлинных Галиной Яковлевной, – его военным билетом . На фотографии этого военного билета отчетливо видна дата выдачи: «4 ноября 1930 г.». Все логично – в сентябре 1930 г. Яков поступает в институт, а поскольку там есть военная кафедра, то, пройдя курс военной подготовки, он освобождается от призыва в Красную Армию и в ноябре получает на руки военный билет. В оттиске печати, заверяющей эту запись, отчетливо читается слово «Москва», из чего следует, что в 1930 г. Яков проживал в Москве, а значит, и свой первый учебный год начал в московском, а не в ленинградском институте, как почему-то утверждается в некоторых публикациях.

Ниже приведены все документы Якова Джугашвили, которые мне любезно предоставил начальник музея Военной Академии РВСН им. Петра Великого (так называется сегодня Артиллерийская академия им. Ф. Э. Дзержинского) полковник Валентин Иванович Углов. Хотя это не фотографии, а копии документов, их вполне можно считать подлинными, поскольку они были выставлены на стенде во время единственной конференции, посвященной Якову Джугашвили и проведенной в этом музее 18 марта 1998 г. Главным действующим лицом на этой конференции была его дочь Галина, присутствовали также А. С. Володина, исследователь жизни Якова Джугашвили доктор исторических наук Т. Драмбян и др. Некоторые документы публикуются здесь впервые, некоторые – впервые без купюр. Здесь же я привожу ранее публиковавшиеся документы, которые стоит рассмотреть заново в свете вновь открывшихся фактов, обстоятельств и документальных свидетельств.

Автобиография

Родился в 1908 г. в марте месяце в г. Баку в семье профессионального революционера. Ныне отец находится на партработе – гор. Москва. Фамилия отца Джугашвили – Сталин И. В. Мать умерла в 1908 г.

Брат Василий Сталин занимается в авиашколе – гор. Севастополь. Сестра Светлана учится в средней школе – г. Москва.

Жена Юлия Исааковна Мельцер родилась в Одессе в семье служащего; брат жены – служащий – г. Одесса, мать жены – домохозяйка – г. Одесса. До 1935 г. жил на иждивении отца – учился. В 1935 г. окончил транспортный институт – г. Москва. С 1936 г. по 1937 г. работал на эл. ст. зав. (электростанции завода. – А. О. ) им. Сталина в должности дежурного инженера-турбиниста .

В 1937 г. поступил на Веч. Отд. Артакадемии РККА.

В 1938 г. поступил на 4 курс 1-ого факультета Артакадемии РККА.

(/подпись ДЖУГАШВИЛИ Я. И./)(11/VI-39 г.».)

Аттестация за период с 1938 г. по 1939 г. на слушателя командного факультета Артиллерийской ордена Ленина академии РККА имени Дзержинского Джугашвили Якова Иосифовича

Спокойный. Общее развитие хорошее. В текущем учебном году сдал только метеорологию. Теория стрельбы им пройдена индивидуально и сдана до теории ошибок на плоскости, включая и обработку опытных данных.

Имеет большую академическую задолженность, и есть опасения, что не сумеет ликвидировать последнюю к концу нового учебного года.

Ввиду болезни не был на зимних лагерных сборах, а также и в лагерях, отсутствует с 24 июня до сего времени (4 месяца! – А. О. ).

Практические занятия не проходил. Со стрелково-тактической подготовкой знаком мало.

Возможен переход на пятый курс при условии сдачи всей задолженности по учебе к концу следующего 1939/1940 учебного года.

(Начальник наземного отделения)(Полковник /НОВИКОВ/)

Ввиду позднего перевода на командный факультет и непрохождения полностью предметов оставить на повторный курс. Ввиду прохождения ВВП и как прослуживший в академии один год достоин присвоения звания лейтенант.

(Председатель комиссии /Иванов)(Члены…)(22 октября 1939 г.».)

Аттестация за период с 15. 8. 39 по 15. 7 1940 на слушателя 4 курса командного факультета Артакадемии лейтенанта Джугашвили Якова Иосифовича

Партии Ленина – Сталина и Социалистической Родине предан.

Общее развитие хорошее, политическое удовлетворительное. Участие в партийно-общественной жизни курса принимает.

Дисциплинирован, но недостаточно владеет знанием воинских положений о взаимоотношениях с начальниками.

Общителен.

Учебная успеваемость хорошая, но в последней сессии имел неудовлетворительную оценку по иностранному языку. Физически развит, но часто болеет.

Военная подготовка, в связи с краткосрочным пребыванием в армии, требует большой доработки.

(Старшина группы)(Капитан (подпись))(Иванов)

С аттестацией согласен. Необходимо обратить внимание на ликвидацию недостатков органа слуха, препятствующих нормальному прохождению службы в дальнейшем.

(Начальник 4 курса)(Майор (подпись))(Кобря)

Подлежит переводу на 5 курс. Необходимо больше уделять внимания освоению тактики и выработке четкого командного языка.

(Председатель комиссии)(Начальник 1 факультета)(генерал-майор)(Шереметов)(Заместитель начальника факультета)(начальник 4 курса)(майор Кобря)(Секретарь партбюро)(капитан Тимофеев)(Старший группы)(капитан Иванов)

Аттестация за период с 15. 9. 40 г. по 1. 3. 1941 г. на слушателя 5 курса Командного факультета Артакадемии старшего лейтенанта Джугашвили Якова Иосифовича

Общее и политическое развитие хорошее. Дисциплинированный, исполнительный. Учебная успеваемость хорошая. Принимает активное участие в политической и общественной работе курса. Имеет законченное высшее образование (инженер-теплотехник).

На военную службу поступил добровольно. Строевое дело любит и изучает его. К разрешению вопросов подходит вдумчиво, в работе аккуратен и точен. Физически развит. Тактическая и артиллерийско-стрелковая подготовка хорошая.

Марксистско-ленинская подготовка хорошая. Партии Ленина – Сталина и Социалистической Родине предан.

По характеру спокойный, тактичный и требовательный, волевой командир. За время прохождения войсковой стажировки на должности командира батареи выявил себя вполне подготовленным. С работой справился хорошо.

После кратковременной стажировки на должности командира батареи подлежит назначению на должность командира дивизиона. Достоин присвоения очередного звания «капитан».

Сданы государственные экзамены со следующими оценками:

1) тактика – посредственно

2) стрельба – хорошо

3) основы марксизма-ленинизма – посредственно

4) основы устройства артвооружения – хорошо

5) английский язык – хорошо

(Командир 151 учебного отделения полковник Сапегин)

С аттестацией согласен, но считаю, что присвоение звания «капитан» возможно лишь после годичного командования батареей.

(Генерал-майор артиллерии Шереметов)

Достоин диплома. Может быть использован на должности командира батареи.

(Начальник академии генерал-майор артиллерии Сивков)(генерал-майор артиллерии Шереметов)(бригадный комиссар Красильников)(полковой комиссар Прочко)

Партийная (политическая) характеристика на члена ВКП(б) V курса 1 факультета Артиллерийской ордена Ленина Академии К. А. им. Дзержинского Джугашвили Якова Иосифовича

Член ВКП(б) с 1941 года,

партбилет № 3524864,

год рождения 1908, служащий.

Делу партии Ленина-Сталина предан. Работает над повышением своего идейно-теоретического уровня. Особенно интересуется марксистско-ленинской философией. Принимает активное участие в партийной работе.

Работая в составе редколлегии стенной газеты, проявил себя хорошим организатором.

К учебе относится добросовестно. Упорно и настойчиво преодолевает трудности. Пользуется авторитетом среди товарищей. Партийных взысканий не имеет.

Партхарактеристика утверждена на заседании партбюро от 14. 4. 41 г.

(Секретарь партбюро 5 курса (подпись))(/Тимофеев/)

Приложение к диплому

тов. Джугашвили Я. И. за время пребывания в Артиллерийской ордена Ленина академии Красной Армии им. Дзержинского сдал следующие дисциплины:

Сдал государственные экзамены со следующей оценкой:

Основы марксизма-ленинизма – посредственно

Теория стрельбы – хорошо

Основы устройства артиллерийского вооружения – хорошо

Тактика – посредственно

Английский язык – хорошо

(Начальник академии)(генерал-лейтенант артиллерии Сивков)(Начальник факультета)(генерал-майор артиллерии Шереметов)

№ 139 от 26.11.38 г.

§ 13. Перевести слушателя 4 курса (243 гр.) факультета вооружения Джугашвили Якова Иосифовича на тот же курс командного факультета (143 гр.) с 10.11.38 г.

Справка: служебная записка т. Джугашвили.

«№ 28 от 26.2.39 г.

§ 1. Ниже поименованные слушатели переводятся:

Командный факультет

С 3-го курса на 4 курс

48. слушатель Джугашвили Яков Иосифович (на курсе из 103 человек только трое слушателей без офицерского звания).

№ 136 от 23.9.40 г.

Перевести на 5-й курс успешно закончивших 4-й курс:

Старшего лейтенанта Джугашвили Якова Иосифовича…»

Выписка

из приказа НКО СССР по личному составу № 05000 от 19.12.1939

Присвоить звание лейтенант Джугашвили Якову Иосифовичу (в списке 58 мл. лейтенантов и трое слушателей без звания).

Выписка

из утвержденного Народным Комиссаром Обороны Союза ССР протокола Высшей Аттестационной Комиссии НКО СССР от 9 мая 1941 г.

Командный факультет

Старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович

Может быть назначен командиром батареи 14 ГАП.

(Председатель: заместитель начальника УК ГАУ КА полковник Гамов)(Секретарь: начальник 3 Отдела УК ГАУ КА майор Бочанов)

Артиллерийская ордена Ленина Академия КА

имени Дзержинского

1940/1941 учебный год

151 учебное отделение

1. лейтенант Авдюшин Сергей Петрович пал смертью храбрых

2. лейтенант Анисимов Алексей Ефимович

3. лейтенант Аистов Мстислав Борисович

4. лейтенант Благоразумов Лев Леонидович

5. капитан Бирич Николай Васильевич пал смертью храбрых

6. капитан Бутник Петр Афанасьевич пал смертью храбрых

8. лейтенант Григорьев Михаил Григорьевич

9. капитан Гречуха Федор Иванович пал смертью храбрых

10. лейтенант Друговейко Петр Емельянович

11. старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович пал смертью храбрых

13. капитан Иванов Григорий Григорьевич пал смертью храбрых

14. капитан Иванов Михаил Федорович пал смертью храбрых

15. лейтенант Ильченко Михаил Александрович

17. капитан Козлов Алексей Андреевич пал смертью храбрых

18. капитан Кряжев Рафаил Васильевич пал смертью храбрых

19. лейтенант Курильский Анатолий Исидорович пал смертью храбрых

20. лейтенант Лейбенгруб Израиль Гейшевич пал смертью храбрых

21. капитан Малишевский Григорий Авксенттьевич пал смертью храбрых

22. лейтенант Марков Александр Иванович пал смертью храбрых

23. лейтенант Моисеев Валентин Михайлович

24. полковник Никоноров Дмитрий Ильич

25. капитан Рожков Михаил Акимович

26. лейтенант Смирнов Александр Иванович

27. лейтенант Снеговой Анатолий Семенович

28. полковник Сопегин Иван Яковлевич пал смертью храбрых

29. капитан Сторожев Михаил Федорович пал смертью храбрых

30. капитан Тимофеев Михаил Емельянович пал смертью храбрых

31. капитан Хижняков Владимир Фомич

32. капитан Чубаков Петр Семенович

33. старший лейтенант Чернявский Николай Логвинович пал смертью храбрых

34. лейтенант Штрундт Владимир Густавович

А. А. Благонравов, генерал-лейтенант артиллерии, дважды Герой Социалистического труда, академик АН СССР, в период 1937–1941 гг. был начальником факультета вооружения Артиллерийской Академии им. Дзержинского.

Я получил от начальника музея Военной академии РВСН им. Петра Великого полковника Валентина Ивановича Углова ксерокопию только одной, 422-й страницы этих воспоминаний. Она начинается со слов, из которых следует, что речь идет о замене начальника Артакадемии им. Дзержинского генерал-лейтенанта Сивкова (вскоре после выступления Сталина в Кремле перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 г., где вождь покритиковал работу этой академии) генерал-майором Говоровым, «…до этого занимавшего должность ст. преподавателя кафедры тактики артиллерии». Затем он пишет:

Я предполагал, что сведения, о которых говорил Сталин, он получал от своего сына Якова Джугашвили, поступившего в 1940 г. в слушатели Академии. Он сначала числился на моем ф-те, но в середине учебного года пришел ко мне с заявлением, что хочет перейти на командирский факультет.

Судьба Я. Джугашвили сложилась неудачно: во время войны он погиб, будучи пленным в одном из немецких концентрационных лагерей…

Далее на этой странице Благонравов рассказывает о начале войны и переезде академии в Самарканд. Как сказал мне В. И. Углов, в этих солидных по объему воспоминаниях Благонравова больше о Якове Джугашвили нигде не упоминается.

Благонравов был человеком, которого Сталин высоко ценил, недаром при подготовке переезда Артакадемии из Ленинграда в Москву почему-то именно ему поручили выбрать для нее хорошее место и подходящий комплекс зданий. Об этом мне тоже рассказал В. И. Углов, полностью прочитавший воспоминания Благонравова и готовивший их к изданию.

Приехав в Москву, Благонравов вместе с наркомом внутренних дел (очевидно, с Ежовым) колесил по городу, рассматривая различные здания, например в Лефортово, но они так ничего и не выбрали. Потом к этому делу подключился выделенный наркомом ответственный сотрудник НКВД (возможно, первый замнаркома внутренних дел Берия), и после этого сразу был выбран комплекс зданий, принадлежавший профсоюзам, – описанный Ильфом и Петровым в «Двенадцати стульях» Дворец Труда. Так же быстро был организован переезд академии из Ленинграда в Москву во время учебного года, и с 15 сентября 1938 г. (согласно приведенным документам) Яков Джугашвили стал слушателем Академии.

Однако есть туть две нестыковки.

Во-первых, в своих воспоминаниях Благонравов пишет, что слушателем академии Яков стал в 1940 г. (то есть на два года позже, чем по академическим документам). Далее он почему-то говорит, что Яков не «учился», а «числился» на его факультете (именно это слово Яков употребит во время допроса в плену).

Во-вторых, почему-то в академических документах Якова его зачисление на факультет вооружения вообще не зафиксировано, а по воспоминаниям Благонравова он числился на нем целых полгода.

И вообще, о Якове Благонравов упомянул слишком скупо, не очень доброжелательно и даже довольно нескладно: «судьба… сложилась неудачно: во время войны он погиб, будучи пленным». Скажи он такие слова, например, о генерале Карбышеве, они прозвучали бы как оскорбление. Почему же Благонравов позволил себе сказать так о Якове? Счел его виновным в снятии с должности начальника Артакадемии генерала Сивкова? Знал истинные обстоятельства учебы старшего сына вождя в академии? Например, Яков уже занимал большой пост, а в Академии его «тянули» без отрыва от основной работы. Почему Благонравов не сказал, закончил Яков Академию или не успел, где, кем и как он воевал? Или он попал в плен, не воюя, а при совершенно иных обстоятельствах, о которых либо ничего не известно, либо кое-что известно, но рассказывать нельзя? Когда оказался в плену? Как там себя вел? При каких обстоятельствах и когда погиб? Ведь обо всем этом в то время разговоры шли.

За недомолвками и некоторой недоброжелательностью Благонравова по отношению к Якову угадывается тайна…

А вот еще одна тайна – письмо полковника И. Я. Сапегина Василию Сталину. Сапегин был командиром 151-го учебного отделения, в котором учился Яков в академии, и о нем Яков упомянул в единственной открытке, полученной после начала войны его женой Юлией: «С Сапегиным все в порядке» (хотя очевидно, что к боевым действиям это не имеет никакого отношения, ибо Яков до фронта еще не доехал. Из этой фразы скорее следует, что либо Сапегин избежал какой-то неприятности, либо у них с Сапегиным были нелады, но теперь все утряслось).

Дорогой Василий Иосифович!

Ни по службе, ни по взаимоотношениям по данным вопросам я не имел права непосредственно апеллировать к Вам. Надеясь на то, что Вы меня знаете как товарища Якова Иосифовича, с которым я несколько лет учился в Артакадемии и являлся наиболее близким его другом, пишу это письмо.

Я – полковник, который был у Вас на даче с Яковом Иосифовичем в день отъезда на фронт. Перед войной за пять дней я принял артполк в 14 танковой дивизии, куда Яков Иосифович был назначен командиром батареи. Это его и мое желание служить вместе и на фронте. Я целиком, следовательно, взял на себя ответственность за его судьбу. Причем я был уверен, что с этой задачей справлюсь вполне. Но я и Яков Иосифович ошиблись…

Вдруг в боевой обстановке, когда боевые действия полка были исключительно успешные, меня отзывают в штаб армии…

В тот момент, когда меня командировали из одного штаба в другой, Яков Иосифович был всеми забыт и его бросали куда попало. При мне он все время не выходил из моего поля зрения, а дивизион, где он служил, я держал подручным. И, наконец, 12 июля без боеприпасов полк был брошен с малой горсткой пехоты [против] в 10 раз превосходящего противника. Полк попал в окружение. Командир дивизии бросил их и уехал из боя на танке. Проезжая мимо Якова Иосифовича, он даже не поинтересовался его судьбой, а сам в панике прорвался из окружения вместе с начальником артиллерии дивизии.

Я докладывал в Военный Совет 20 армии и комиссару дивизии, которые мне заявили, что они решили создать группу добровольцев на поиски Якова Иосифовича, но это делалось настолько медленно, что только 20 числа группа была брошена в тыл врага, причем успеха не имела… Я виню за судьбу Якова Иосифовича начальника артиллерии 7 корпуса генерала Казакова, который не только не проявлял о нем заботы, но и ежедневно делал мне упрек, что я выделяю Джугашвили как лучшего командира. На самом деле так и было. Яков Иосифович был одним из лучших стрелков в полку, а особое внимание в личной жизни, которое я уделял ему как товарищу, на службе не отражалось…

О дальнейшей судьбе Якова Иосифовича мне больше ничего не известно. 10 июля последний раз я видел Якова Иосифовича…

Убедительно прошу, если можете, отозвать меня в Москву, откуда я получу назначение по соответствию, так как я все время служил в тяжелой артиллерии.

Юлии Исааковне прошу об этом не говорить. Буду весьма благодарен.

И. Сапегин

Мой адрес: действующая армия. Западный фронт, 20 армия, командиру 308 легкого артполка.

Простая корреспонденция направляется по адресу: действующая армия, Западный фронт, база литер 61 ПС 108, 308 лап. Сапегину Ивану Яковлевичу. 5. УIII-41 г.

Адрес на конверте: В. Срочно. Москва, Управление Военно-воздушных Сил РККА Сталину Василию Иосифовичу.

Действующая армия, Сапегину И. Я.

Прокомментирую некоторые фразы из этого письма.

1. «Являлся наиболее близким его другом» – не очень понятна близкая дружба старшего лейтенанта с полковником. Остается предположить, что внутри 151-го учебного отделения существовала спецгруппа старших командиров, в которую входили два полковника (Сапегин и Никоноров), три майора (Высоковский, Желанов и Кобря), а также Джугашвили.

2. «Был у Вас на даче с Яковом Иосифовичем в день отъезда на фронт» – это маловероятно, так как Светлана Аллилуева в книге «Двенадцать писем другу» пишет: «Яша отправился на фронт уже 23 июня, вместе со своей батареей» , «…мы с ним простились по телефону, – уже невозможно было встретиться» [с. 151]. Если так и было, то времени на прощание просто не оставалось. Либо речь идет об отъезде не на фронт.

3. «Это его и мое желание служить вместе и на фронте» – если верить документам Якова по Артакадемии, то Яков был направлен в 14-й гап еще 19 мая 1941 г. (см. с. 16 Фотоприложений), когда о войне им еще ничего не было известно, а Сапегин, судя по письму, принял полк 17 июня. Это мало похоже на одновременное их назначение в полк согласно желанию обоих.

4. «Яков Иосифович был одним из лучших стрелков в полку» – Сапегин, судя по письму, командовал 14-м полком с 17 июня по 10 июля. Вряд ли за такое короткое время можно было разглядеть, кто «лучший стрелок в полку».

5. По непонятной причине Сапегин не указывает кто и зачем отозвал его из полка, заставив бросить без присмотра Якова, не объясняет, кому он поручил опекать его в свое отсутствие. Хотя подробно перечисляет виноватых, называя должности и фамилии, не стесняясь в выражениях: «Комдив вместе с начартом дивизии… бросили… в панике… Я виню… начальника артиллерии корпуса генерала Казакова…» Проследив дальнейшие судьбы названных в письме командиров, я выяснил, что войну они закончили так:

командир дивизии полковник И. Д. Васильев – генерал-полковником танковых войск, Героем Советского Союза;

начальник артиллерии корпуса генерал-майор артиллерии В. И. Казаков – генерал-полковником артиллерии, Героем Советского Союза, а в 1955 г. он стал маршалом артиллерии.

Что касается других командиров, то начарт дивизии полковник М. А. Липовский закончил войну генерал-майором артиллерии, а замполит дивизии полковой комиссар В. Г. Гуляев – генерал-майором, членом ВС танковой армии.

Так что никакого следа случай с пленением сына вождя в их судьбе и карьере не оставил. Такое вполне могло быть, если Яков на самом деле никогда не воевал в составе их корпуса, дивизии и полка. Сапегин же, как указано в документах Артакадемии, погиб в бою (надо отметить, что в этом документе он записан как Сопегин). Кстати, на интернет-сайте «Мехкорпус» указано, что в начале войны командиром 14-го гаубичного артполка был майор Коротеев, а полковник Сапегин даже не упоминается.

6. Поскольку полковник Сапегин пишет, что он командир 308-го легкого артиллерийского полка, который, как я установил, входил в состав 144-й стрелковой дивизии, то можно предположить, что его перевели на эту должность после того, как эта дивизия прибыла из Ярославля. По данным интернет-сайта http://ru.wikipedia.org/wiki/ , 144-я стрелковая дивизия «…04–05.07.1941 года разгружалась около Орши. 15. 07. 1941 года дивизия сосредоточилась на северном берегу Днепра… 19.07.1941 года Рудня была отбита (после залпа катюш батареи капитана Флёрова И. А.), но вечером 20.07.1941 года вновь оставлена. К 31.07.1941 года с боями отступила северо-восточнее Смоленска, попала в окружение. Остаткам дивизии в количестве около 440 человек удалось переправиться на восточный берег Днепра 03–04.08.1941 года».

Эти последние даты, 3–4 августа 1941 г., почти совпадают с датой письма Сапегина Василию Сталину.

Поэтому возможно, что письмо Сапегина – это часть операции прикрытия истинных обстоятельств и даты попадания Якова Джугашвили в плен.

Итак, что же характерно для всех перечисленных выше документов?

1. Ни в одном из них почему-то не изложен последовательно, без пропусков, как это полагалось в те годы, жизненный путь Якова – где жил, где и когда учился и работал (не указаны годы его переезда в Москву из Грузии, окончания школы, поступления на рабфак и в МИИТ и их окончания, женитьбы на Юлии Мельцер; даже не упоминается Ленинград и т. п.). Это наводит на мысль, что какие-то аспекты его жизни по какой-то причине скрываются, и главное – место его последней работы и должность. Видимо, эти сведения могут раскрыть совершенно иные обстоятельства его попадания в плен – например, что он был интернирован 22 июня 1941 г. на территории Германии.

2. Очень невнятны и противоречивы документы об учебе Якова Джугашвили в Артакадемии, где он, похоже, учился на особых основаниях, скорее всего совмещая учебу с основной работой.

3. Нет ясности по поводу его военной службы после окончания Академии и его участия в боевых действиях после 22 июня 1941 г.

Существует еще один очень важный в судьбе Якова документ – записка отцу:

19.7.41. Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей в Германию. Обращение хорошее. Желаю здоровья. Привет всем. Яша.

Галина Яковлевна и некоторые исследователи судьбы Якова сочли эту записку (в общем-то, единственное, кроме упомянутой выше открытки, известное его письмо) немецкой фальшивкой по двум причинам. Во-первых, потому что впервые она была напечатана в немецких листовках о пленении Якова Джугашвили, причем вместе с сообщением о том, что Яков сдался в плен добровольно и что эта записка доставлена его отцу Иосифу Сталину «дипломатическим путем». Во-вторых, потому что факсимильная копия записки попала к Галине Яковлевне вместе с копией гестаповского «Дела № T-176» о пребывании Я. Джугашвили в плену, которое ей передал помощник министра обороны США в 2003 г. И в-третьих, потому что проведенное экспертизой Минобороны РФ сравнение с подлинными рукописными документами Якова – открыткой от 26. 6. 41 и тетрадкой с его конспектами – показало, что это высококачественная подделка.

Однако есть несколько соображений, не позволяющих со всем этим согласиться.

Нельзя забывать о том, что подлинник письма от 19 июля 1941 г., которое было доставлено Сталину «дипломатическим путем», был обнаружен в сейфе Сталина после его смерти. Вряд ли он стал бы хранить гестаповскую фальшивку в своем сейфе.

Не верится и в то, что все фото Якова в плену смонтированы из его довоенных фотографий, как утверждала в последние годы своей жизни Галина. Откуда у Якова на фронте могло взяться такое количество собственных фотографий? Если же Яков действительно был убит в бою, то кто-то из находившихся рядом, зная, чей он сын, просто обязан был взять его документы, в том числе фотографии. Ведь рядом с детьми Сталина постоянно находился охранник, даже в школе в мирное время, а здесь, в боевой обстановке – и вдруг никого?! Появились даже публикации с предположениями, что рядом с Яковом в его полку действовал немецкий агент, или «инициативник», подталкивающий события к попаданию сына Сталина в плен. Что же, немецкие спецслужбы лучше наших знали о назначениях и перемещениях сына советского вождя? Это трудно даже предположить. Другое еще более нелепое предположение – снимки немцам передала жена Якова Юлия Мельцер!

А откуда у немцев могли взяться образцы его почерка? Упоминаемая некоторыми авторами фантастическая история с разбитой немецким снарядом штабной машиной 14-го артполка выглядит очень неубедительно. Допустим, немецкие спецслужбы завладели уцелевшими штабными бумагами, допустим даже, что по совпадению среди несгоревших бумаг оказалась какая-то бумага с образцом почерка Якова (только какая – его единственная роспись в ведомости финчасти за единственную полученную в июне майскую зарплату, если он в начале мая закончил академию и начал службу в гаубичном артполку?) и немцы все же получили возможность написать письмо его почерком, но откуда им было известно, как ведется переписка в семье Сталина? А ведь в записке Якова всего 24 слова, но это же целое письмо, при этом абсолютно в «телеграфном» стиле его отца.

Вот для сравнения письмо Сталина матери, посланное в 1935 г.:

9/Х. Здравствуй мама – моя! Жить тебе десять тысяч лет! Мой привет всем старым друзьям-товарищам. Целую. Твой Сосо.

Всего 18 слов, причем предыдущее письмо такого же объема было отправлено ей 3,5 месяца назад, а следующее будет послано через полгода! Или его же письмо любимой жене Н. C. Аллилуевой:

30 сентября 1929 г. Татька! Письмо получил. Передали ли тебе деньги? Погода у нас выправилась. Думаю приехать через неделю. Целую крепко. Твой Иосиф.

Аж 20 слов – расчувствовался Иосиф Виссарионович!

Так что стиль и краткость письма от 19 июля 1941 г. свидетельствуют о том, что оно скорее подлинное, чем сфабрикованное.

Теперь попытаемся вникнуть в его содержание. Первое, что удивляет: в письме нет никаких попыток оправдаться за попадание в плен и объяснить, при каких не зависящих от него обстоятельствах это произошло. Про них, в отличие от Якова, пишут авторы многочисленных публикаций о нем (например, немцы неожиданно выбросили в наш тыл десант, или у батареи кончились снаряды, или он был тяжело ранен и в бессознательном состоянии захвачен врагом и т. п.). Не сказано, где это случилось. Яков как бы имеет в виду, что отец и так прекрасно понимает, как и где это произошло.

Зато в письме говорится о предстоящей отправке Якова в офицерский лагерь в Германию, что, на мой взгляд, является сообщением отцу о том, что сын признан немцами командиром Красной Армии со всеми вытекающими отсюда последствиями. И это не просто констатация факта. Если Яков действительно был задержан как гражданский специалист 22 июня в поезде, шедшем с 20–21 июня по территории Германии, то эта фраза содержит очень важную для отца политическую информацию: Гитлер не признается миру о своей договоренности со Сталиным насчет Великой транспортной операции. Может быть, поэтому немцы и проводили допрос Якова не в Берлине, а на оккупированной территории СССР под Борисовом, куда его срочно доставили самолетом из Германии. Последнее позволяет ответить на вопрос, почему на первых снимках Якова в плену большинство стоящих рядом немецких офицеров и солдат одеты в форму люфтваффе, а не танкистов, если, как утверждается, его захватили подразделения 4-й танковой дивизии.

«Здоров» и «обращение хорошее» – тоже не просто информация Якова о себе, но еще и просьба о таком же отношении к немецким особо важным узникам, оказавшимся с началом войны в плену на территории СССР. Поразительно, что эта просьба была удовлетворена, и такие «особые» пленные, как обер-лейтенант Лео Раубаль, любимый племянник фюрера и родной брат его любимой женщины Евы Раубаль, а затем и фельдмаршал Паулюс после войны вернулись домой целыми и невредимыми, даже несмотря на гибель Якова в немецком плену.

«Дорогой отец», «желаю здоровья» означают, что у сына нет никаких претензий к отцу за происшедшее, но и у него не должно быть претензий к сыну, раз так все получилось.

Трогательное «Яша» вместо «Яков» – напоминание о том, что это письмо пишет сын, с надеждой на то, что всесильный отец все же сумеет ему помочь.

И наконец, дата: «19 июля 1941 года». Главное в ней то, что не названа дата 22 июня 1941 г., которая стала бы для Сталина жестоким ударом. Это значит, что Гитлер не рискнул раскрыть перед миром их договоренность о намечавшихся совместных действиях против Британской империи одновременно на западе и на востоке, хотя ему было крайне выгодно сделать это сейчас, чтобы сорвать формирование антигитлеровской коалиции, начатое 12 июля 1941 г. подписанием в Москве советско-английского соглашения о совместных действиях против Германии. Ведь сообщение из Берлина о пленении сына Сталина 22 июня 1941 г. на территории Германии неизбежно вызвало бы вопрос: «А как он там оказался?» – и стало бы неоспоримым доказательством существования такой договоренности.

Вполне возможно, что Гитлер долго колебался, раздумывая, как рассказать миру об обстоятельствах пленения Якова. Ведь правда о готовившейся им со Сталиным до 22 июня 1941 г. антибританской транспортной операции нанесла бы серьезный удар по создаваемому в июле военному союзу СССР и Англии, но она не позволила бы вести пропагандистскую кампанию по разложению Красной Армии, приписывая сыну Сталина Якову добровольную сдачу в плен. С другой стороны, если бы во время смертельной схватки с Россией раскрылись замыслы Гитлера о военном союзе с «русскими большевиками» против «братьев англосаксов», то это подорвало бы его авторитет в собственной стране.

Похоже, что эти колебания фюрера продолжались почти целый месяц и стали еще одной важной причиной задержки обмена посольств СССР и Германии.

Удивительное дело – один из самых интересных и важных эпизодов начала войны – обмен посольств СССР и Германии в июле 1941 г. – до сего дня остается загадкой. До сих пор не названы его точная дата и место, где этот обмен состоялся, не опубликован Акт о его осуществлении, который обязательно должен был быть составлен. Нет ни единого фотосвидетельства, хотя обе стороны были заинтересованы в том, чтобы подтвердить сам факт обмена и показать, в каком состоянии передавались другой стороне ее граждане. Удивительно и то, что, несмотря на огромное число участвовавших в этом обмене людей (140 человек с немецкой стороны и примерно в 10 раз больше с советской – по советским данным, около 400 человек – по немецким), не считая сопровождающих с обеих сторон и посредников, через которых шли переговоры и обеспечивался обмен, до сих пор отсутствуют его подробные описания в мемуарах участников этой акции. Я был лично знаком с двумя ее участниками, которые по непонятной причине ни слова об обстоятельствах ее осуществления так и не произнесли. То, что советским дипломатическим и специальным службам удалось в это трудное время добиться обмена в столь выгодном для СССР варианте, было большой победой; тем более непонятно ее полное замалчивание в нашей стране.

Многое прояснилось, когда появились первые публикации об этом важном событии Великой Отечественной войны. Это – воспоминания первого секретаря советского посольства в Берлине (а также личного переводчика Сталина и Молотова) В. Бережкова , а также экономического советника посольства Германии в Москве (коммуниста и тайного агента советской разведки) Герхарда Кегеля .

Бережков в трех своих книгах (вышедших в 1971, 1982 и 1998 гг.) отдельными фрагментами описал тот период июня – июля 1941 г., когда штат советского посольства, а также советские представители и специалисты, находившиеся к началу войны в Германии, в странах – ее союзниках и в оккупированных ею странах, были задержаны немецкими спецслужбами, а затем провезены через всю Европу и обменены через Турцию на немецких дипломатов, работавших в СССР.

Г. Кегель не просто написал воспоминания о том, как вывозили из Москвы германское посольство, в составе которого находился и он, но еще и привел текст официального дневника посольства, который вели в течение этого месяца посол Шуленбург и советник посла Хильгер (иногда к этой работе подключался и военный атташе генерал Кестринг).

Но вот что интересно. По непонятной причине в своих книгах оба указанных автора упорно не называют главного – дату обмена посольств . Причем Бережков скрывает ее, разбрасывая события по разным главам и даже по разным своим книгам, и вообще старается обходиться без дат, там же, где указывает дату, следущее за ней событие обозначает так: «Через несколько дней». Кегель же с немецкой скрупулезностью постоянно указывает точные даты, однако неожиданно делает пропуск в описываемых событиях с 14 по 23 июля, причем обмен посольств произошел именно в этот период (по немецкому дневнику, 13 июля поезд с немецкими дипломатами пришел на границу в Ленинакан, а 24 июля – в Берлин).

Существует еще один серьезный источник, позволяющий вычислить дату обмена, – воспоминания Г. Хильгера о вывозе германского посольства из Москвы в июне – июле 1941 г. , где он пишет: «Поездка из Костромы до Ленинакана была куда менее утомительной, чем последующая стоянка у границы, где поезд в течение семи дней находился под палящим солнцем». Правда, на соседней странице он почему-то говорит о «восьмидневной стоянке в Ленинакане». Из этого следует, что обмен был произведен 20–21 июля (по сведениям немецкой стороны).

Из воспоминаний Бережкова и Кегеля становится понятным, как был произведен этот обмен. Советская колония дипломатов, различных представителей и специалистов была привезена двумя железнодорожными составами в болгарский город Свиленград на болгаро-турецкую границу, а немецкое посольство привезли одним составом на советско-турецкую границу около Ленинакана. Обе группы должны были начать одновременный переход границ и оказаться на территории нейтральной Турции (первые – на ее европейской части, а вторые – на азиатской).

Дату прибытия в Свиленград первого состава, в котором ехали советские дипломаты – работники посольства, Бережков не называет (в публикации «Заложники Третьего Рейха. Первыми в войну вступили дипломаты» в Интернете, которая ссылается на «МК» , сообщается, что это произошло 18 июля 1941 г.). Бережков пишет, что первый советский состав стоял в Свиленграде два дня, а второй прибыл туда через сутки после первого. Естественно, советская сторона не могла начать обмен раньше, чем прибыл второй состав. Значит, обмен состоялся 19–20 июля (по сведениям советской стороны).

Из воспоминаний Бережкова также следует, что в день обмена доставленные первым эшелоном советские дипломаты и другие граждане перешли границу и оказались в турецком городе Эдирне, где их разместили в железнодорожных вагонах.

На следующий день по железной дороге они доехали до Стамбула, там на советском теплоходе «Сванетия» получили советские паспорта и одежду. Посол же Деканозов с небольшой группой дипломатов, в их числе был и Бережков, доехали до Стамбула на автомобилях, а вечером следующего дня, оформив в советском консульстве документы, переправились катером через Босфор и ночным поездом выехали в столицу Турции Анкару. Проведя там день, на следующее утро специальным самолетом они вылетели на родину, сделали посадку в Ленинакане и, переночевав в Тбилиси, возвратились в Москву. То есть с момента перехода болгаро-турецкой границы до возвращения Деканозова и его коллег в Москву прошло еще 6–7 дней.

Конкретную дату обмена , то есть одновременного перехода на территорию Турции групп советских и немецких дипломатов, Бережков тоже не называет . Однако он то ли проговорился, то ли вполне сознательно дал историкам наводку для установления даты обмена, сообщив, что ведущие работники советского посольства в Берлине (в том числе и он) прилетели в Москву в тот день, в конце которого немецкие самолеты начали сильную бомбежку столицы. Кроме того, он пишет, что на следующее же утро по прилете в Москву его вызвали на работу в НКИД, несмотря на то что это было воскресенье. В период 21–30 июля Москву бомбили по ночам 21, 22, 23, 25, 26 и 30 июля. Воскресенье же в эти дни было лишь одно – 27 июля. Значит, посол и замнаркома иностранных дел Деканозов, советник Семенов, военный атташе Тупиков, атташе (он же заместитель резидента внешней разведки) Коротков и сам Бережков вернулись в Москву 26 июля. Таким образом, можно вычислить, что обмен был произведен 19 или 20 июля 1941 г. Подтверждением этому может служить то, что первое сообщение берлинского радио о пленении сына Сталина было передано 20 июля , а первая бомбежка Москвы произведена вечером 21 июля – оба эти события могли произойти только после обмена.

Существует два документа о пленении Я. Джугашвили, которые вполне могут быть и полностью сфабрикованными немецкими спецслужбами, и подлинными, но частично искаженными в нужную им сторону. Эти два документа могли быть составлены по результатам записи первого после опознания Якова допроса: один – с полным текстом, второй – с кратким изложением. Либо они являются записями двух разных допросов. К полному тексту протокола допроса приложено даже фото первой страницы этого документа на немецком языке с датой 18 июля 1941 г. .

Проведенное мной сравнение опубликованных текстов двух этих документов (полного текста – в сборнике «Иосиф Сталин в объятиях семьи» и краткого – в книге А. Колесника «Хроника жизни семьи Сталина» ) показало, что это все-таки записи двух разных допросов. Об этом свидетельствуют следующие факты: полный текст называет общение с Яковом «допросом», а краткий – «беседой»; в кратком тексте есть информация, которой нет в полном; информация по одному и тому же вопросу в этих текстах не совпадает:

1. В протоколе допроса:

– Поддерживал ли связь с отцом до начала войны?

– Что же сказал ему отец напоследок, прощаясь с ним 22 июня? (Вопрос переводчику. – А. О. )

– Иди, воюй!

В отчете о беседе:

«По его словам, он разговаривал со своим отцом 16 или

2. В протоколе допроса:

– Вы говорите по-немецки?

– Когда-то я учил немецкий язык, примерно 10 лет тому назад, кое-что помню, встречаются знакомые слова.

В отчете о беседе:

«Д. знает английский, немецкий и французский языки и производит очень интеллигентное впечатление».

3. В протоколе допроса:

– В Красной Армии я с 1938 года, я учился в артиллерийской академии.

В отчете о беседе:

«Посещал артиллерийскую академию в Москве, которую закончил за 2, 5 года вместо 5 лет».

В отчете о беседе дата не указана , однако имеется такая оговорка: «Поскольку у пленного не было обнаружено никаких документов… то он должен был подписать прилагаемое заявление в двух экземплярах». Однако его текст в этой публикации отсутствует.

В книге же Б. Сопельняка «Тайны Смоленской площади» приведен полный текст заявления, которое подписал Яков Джугашвили в плену:

Я, нижеподписавшийся Яков Иосифович Джугашвили, родился

18 марта 1908 года в гор. Баку, грузин, являюсь старшим сыном Председателя Совнаркома СССР от первого брака с Екатериной Сванидзе, ст. лейтенант 14 гаубично-артиллерийского полка 14 танковой дивизии. 16 июля 1941 года около Лиозно попал в немецкий плен и перед пленением уничтожил свои документы.

Мой отец, Иосиф Джугашвили, носит также фамилию Сталин. Я заявляю настоящим, что указанные выше данные являются правдивыми. 19 июля 1941 года. Подпись

Так что, скорее всего, это то самое заявление, о котором идет речь в отчете о беседе. Из этого следует, что «беседа» с Яковом проходила на следующий день после его допроса Холтерсом и Раушле.

5. В протоколе допроса:

– …я хотел ехать по окончании института (не сказано даже какого профиля институт. – А. О. ).

В отчете о беседе:

«готовился стать инженером-строителем и закончил в Москве инженерное училище (неточность названия ВУЗа можно объяснить двойным переводом, ведь запись велась на немецком языке. – А. О .).

6. В отчете о беседе имеется отсутствующая в протоколе допроса информация:

«Из трех маршалов Советского Союза – Тимошенко, Ворошилова и Буденного – первого он охарактеризовал как наиболее способного».

«Д. показал: …Во всей стране считают, что виды на урожай этого года очень хорошие».

«Д. подтвердил, что уничтожение командиров, замешанных в афере Тухачевского, в настоящее время жестоко мстит».

«Интересно указание о воздействии немецких листовок на красноармейцев. Так, например, из листовок стало известно, что по солдатам, которые бросили свое оружие и движутся в белых рубахах, огонь вестись не будет».

7. И наконец, главное различие двух этих документов. В протоколе нигде не сказано о том, что он подписан Яковом Джугашвили; отчет же о беседе, завершается его заявлением с личной подписью. Интересно только, почему нигде ни разу не привели фото этого заявления, почти наверняка рукописного?

Анализируя различия в протоколе и отчете, надо отметить, что само их наличие свидетельствует скорее о реальности факта допроса Якова Джугашвили, чем о его фальсификации, и о том, что эти документы составлены в результате двух разных допросов.

На мой взгляд, информация в отчете о беседе гораздо конкретней и, наверное, ближе к истине, чем информация, зафиксированная в протоколе допроса. Неубедительно выглядит утверждение Якова, что он учил немецкий язык 10 лет назад (то есть в 1931 г.), когда очевидно, что до 1936 г. он непрерывно учил иностранный язык в МЭМИИТе, а с 1938 г. до 1941-го – в Артиллерийской академии.

Слова «посещал Артиллерийскую академию в Москве», приведенные в отчете, гораздо точнее описывают реальное положение дел, чем протокольные «учился в академии», если на самом деле Яков учился на ее вечернем отделении, совмещая учебу с основной работой.

И, что кажется мне самым главным, в отчете указана дата последнего свидания и разговора Якова с отцом, наиболее достоверная из всех указанных в других публикациях, где упоминается об этом событии, – «16 или 17 июня» 1941 г.

Все эти различия в протоколе допроса Я. Джугашвили 18 июля и в записи «беседы» с ним 19 июля вполне объяснимы, поскольку их вели представители различных немецких служб: допрос – майор В. Холтерс и майор В. Раушле (из заголовка его протокола следует, что допрос проходил у командующего авиацией 4-й Армии; П. Лебедев утверждает, что переводчиком был Генсгер); «беседу» же вели неизвестные сотрудники отдела IC/AO(?) группы армий «Центр».

В протоколе допроса есть еще одно многозначительное место:

– Вы были когда-нибудь в Германии?

– Нет, мне обещали, но ничего не получилось, так вышло, что мне не удалось поехать.

– Когда он должен был поехать? (Вопрос переводчику. – А. О .)

– Я хотел ехать по окончании института.

Непонятно, почему бы на первый вопрос ему не ответить однозначно «нет». Может быть, он все же готовился к поездке в Германию, о чем немцы отлично знали? Или он имеет в виду поездку, во время которой он был арестован 22 июня 1941 г.?

Надо сказать, что известен еще один допрос Якова, который вел личный переводчик командующего группой армий «Центр» фельдмаршала фон Бока гауптман В. Штрик-Штрик-фельдт. Об этом допросе он упомянул в своей книге «Против Сталина и против Гитлера», однако дату его проведения почему-то не назвал. В публикации «Jakov Stalin (Яков Сталин) от 12.01.2003 на сайте «http://forum.axishistory.com/viewtopic.php » сообщается, что Штрик-Штрикфельдт вел свой допрос в г. Борисов, а через несколько дней Я. Джугашвили допрашивал майор Холтерс. Учитывая, что допрос Холтерса датирован 18 июля, можно сделать вывод, что допрос Штрик-Штрик-фельдта происходил 16 июля или даже раньше и, значит, являлся самым первым допросом Якова.

Ответы Якова на этом первом допросе сводятся к тому, что он не верит в победу Германии, а ее успехи на начальном этапе войны объясняет тем, что «немцы слишком рано на нас напали», и называет это нападение «бандитизмом».

Однако, если верить Штрик-Штрикфельдту, Яков утвердительно ответил на вопрос: «Не боится ли Сталин национальной контрреволюции в условиях войны?» Что позволило сделать следующий главный вывод в докладе об этом допросе, «который фельдмаршал фон Бок переслал в Ставку фюрера»: «Сталин, по мнению Якова Джугашвили, сына Сталина, боится русского национального движения. Создание оппозиционного Сталину русского правительства могло бы подготовить путь к скорой победе». Все эти ответы и выводы приведены в упомянутой книге Штрик-Штрик-фельдта . Следует отметить, что о записи допроса на магнитофон в ней ничего не сказано, возможно, об этом упоминалось в ее журнальных публикациях.

Итак, что можно сказать по поводу трех первых допросов Я. Джугашвили, о которых нам известно?

Самый первый допрос, скорее всего, был проведен в штабе группы армий «Центр» специалистами по формированию Русского освободительного движения 14–16 июля 1941 г.

Второй, самый длительный допрос, протокол которого содержит 150 вопросов и ответов, был проведен у командующего авиацией IV армии совместно специалистами по обработке информации Главного штаба ВВС и штаба IV армии 18 июля;

Третий допрос, почему-то названный «беседой», по окончании которой Яков подписал заявление о том, что он сын Сталина (почему от него не потребовали этого во время первого допроса?), был проведен неизвестно где и неизвестно кем 19 июля.

Сравнивая и анализируя результаты этих трех допросов (по опубликованным данным), можно отметить следующее.

Удивляет, что РСХА не участвовало в допросах сына советского вождя. Однако есть сообщения, что с ним встречались рейхсфюрер Гиммлер и рейхсминистр по делам восточных территорий, один из главных идеологов нацистов Розенберг, причем они беседовали наедине, даже без переводчика, так как родившийся и выросший в Ревеле (Таллинн) Розенберг в совершенстве владел русским языком. (Кстати, внимательное рассмотрение и перевод с немецкого языка содержания учетной карточки на военнопленного Я. Джугашвили «Идентификация персоны» (см. с. 29 Фотоприложений) выявляет, что ее заполняли отделы «IVA1a» и «IVA1c» гестапо).

Следует также отметить ряд странностей, зафиксированных в немецком протоколе допроса и в записи «беседы» с Яковом Джугашвили:

1. На вопрос: «Известно ли ему о речи, произнесенной по радио его отцом?» – Яков отвечает: «Впервые слышу. И никогда не слыхал о таких вещах. Никогда не слыхал!» При этом на вопрос: «А знает ли он, что даже Франция порвала отношения с Советской Россией?» – он отвечает: «Об этом передавали, я слышал об этом по радио».

Это более чем странно. Яков утверждает, что ничего не знает о выступлении Сталина по радио 3 июля 1941 г., то есть о важнейшем для СССР выступлении вождя после двенадцатидневного молчания с начала войны он даже не слышал. А о том, что Франция (со столицей в Виши) разорвала отношения с СССР (это произошло 29 июня), он знает, причем не из разговоров, а услышал по радио.

Такое возможно лишь в одном случае – если Яков на момент выступления Сталина по радио уже был в плену. На том, что петэновская Франция разорвала отношения с СССР, советские средства массовой информации особенно не фиксировали внимание, зато немецкая пропаганда раскричалась сразу же, утверждая, что теперь против Советской России вся Европа. Сообщать же русским военнопленным о том, что Сталин наконец выступил по радио, немцам не было никакого резона. Из этого следует, что Яков в это время, скорее всего, уже был в плену. Надо добавить, что и на вопрос о заключении союза СССР с Англией Яков ответил, что слышал об этом по радио, хотя соглашение было подписано в Москве 12 июля, а пресса сообщила об этом 13 июля, когда по его показаниям, он уже около недели находился в окружении. Но зато об этом непрерывно твердило берлинское радио, поскольку именно возможность такого союза СССР и Англии была с 22 июня главным объяснением Гитлера немецкому народу, почему Германия напала на СССР. Все это косвенно подтверждает, что Яков оказался в плену значительно раньше 16 июля.

2. По непонятной причине (из протокола следует, что просто Яков не дал на это согласия), в отличие от принятой в других случаях формы заполнения документов на советских военнопленных, в формуляре Я. Джугашвили не указан его домашний адрес, а также имя, отчество и фамилия его жены. Вполне возможно, однако, что ее имя и адрес стали известны немцам из найденных у него при аресте писем, в том числе из обнаруженной при нем неотправленной открытки жене.

Об этом косвенно свидетельствует такой вопрос из протокола допроса:

«Известно ли ему, что мы нашли письма, в которых говорится, что друзья надеются свидеться вновь этим летом, если не состоится предполагаемая прогулка в Берлин этой осенью?» В ответ Яков «читает письмо и бормочет про себя: “Черт возьми!”» (так записано в протоколе, из чего следует, что, скорее всего, это письмо нашли именно у него. – А. О. ). Допрашивающий продолжает: «В этом письме, представляющем собой переписку двух русских офицеров, имеется следующая фраза: “Я прохожу испытания как младший лейтенант запаса и хотел бы осенью поехать домой, но это удастся только в том случае, если этой осенью не будет предпринята прогулка в Берлин. Подпись “Виктор”, 11. 6. 41 г.»

Мне же главная тема найденного письма – «прогулка в Берлин» – сразу напомнила слова Якова из последней его весточки жене Юлии – открытки от 26 июня 1941 г.: «все обстоит хорошо, путешествие довольно интересное».

Все легко объясняется, если предположить, что в обоих письмах речь идет не о нападении на Германию, а о проезде через нее по железной дороге к Северному морю, ибо путь туда лежал только через Берлин! Но даже если Яков и упомянул об этом во время допроса, ни одно слово на подобную тему не могло попасть в протокол.

Нельзя не обратить внимания и на весьма странную судьбу протоколов допросов Якова Джугашвили, о которой сообщил Валентин Жиляев :

«Протокол первого допроса такого важного пленника, вокруг которого завертелись колеса пропагандистской машины нацистов, как показал разбор архивов в Саксонии в 1947 году, был подшит в дела 4-й танковой дивизии корпуса Гудериана. Другой протокол допроса оказался в архиве люфтваффе, что также внушает сомнение в их подлинности».

Есть еще один факт, который невозможно не учитывать, рассматривая последовательность и даты первых допросов Якова Джугашвили в плену. Ветеран и участник Великой Отечественной войны с ее первого дня О. Я. Хотинский рассказал мне, что сразу же после боев за Смоленск во время отступления с 15 по 20 июля 1941 г. он видел немецкую листовку, в которой говорилось, что сын Сталина сдался в плен. Я выразил сомнение, сказав, что датой сдачи Смоленска считается 16 июля и именно в этот день Яков оказался в плену. Не могли же немцы сразу, чуть ли не в тот же день, сообщить об этом в листовке, ее ведь надо было составить, согласовать с Берлином, отпечатать, а уж потом сбрасывать с самолета. На все это требовалось время, и если немцы только 20 июля впервые сообщили о пленении Якова Джугашвили по радио, они никак не могли сбрасывать такие листовки раньше.

Однако Осип Яковлевич, доказывая свою правоту, сообщил, что когда вышла книга маршала Еременко, в которой датой сдачи Смоленска называлось 16 июля, он написал маршалу письмо и указал на эту неточность. Сам же Хотинский всегда абсолютно точен и достоверен (как он говорит, «военпредская закваска» – много лет работал в Подлипках военпредом на королёвской фирме и ушел в запас полковником). Так что, скорее всего, он действительно в период с 15 по 20 июля видел немецкую листовку с информацией о пленении Якова. Его слова сильно расходятся с данными многочисленных публикаций, в которых говорится, что первые такие листовки были сброшены с самолетов над расположением советских войск лишь 7 августа 1941 г. возле Никополя.

Если Хотинский прав, то получается, что Яков оказался в немецком плену раньше, чем указывается в протоколах его первых допросов. Почему же немцы придержали такой крупный козырь в идеологической игре, ведь в разгар «блицкрига» им было выгодно использовать его как можно раньше? Наиболее вероятное объяснение: потому что они не могли назвать истинную дату и обстоятельства пленения Якова Джугашвили, ибо это могло раскрыть существование предвоенной договоренности Гитлера и Сталина о Великой транспортной операции, а потому и дожидались события, которое позволило бы им это сделать.

Таким событием стала сдача Красной Армией Смоленска, после чего в окружении оказались три советских армии – 20-я, 16-я и 13-я, в результате чего более 180 тысяч бойцов и командиров попали в плен.

Другой причиной опубликования сообщения о пленении Я. Джугашвили лишь 20 июля могла стать гибель под Смоленском воинской части, в которой он, возможно, никогда не служил, но какое-то время находился во время лагерных сборов в период учебы в МИИТе или в Артакадемии. В результате появилась возможность объявить его профессиональным военным и утверждать, что Яков попал в плен в результате проигранного боя, а не предательского захвата на территории государства-союзника в поезде, в котором он ехал как гражданский специалист и, возможно, под чужой фамилией.

Надо признать, что опубликованные в последние годы протоколы допросов Якова Джугашвили во вражеском плену производят, несмотря на его отказ сотрудничать с немцами и мученическую гибель, все-таки тяжелое впечатление, ибо он разговаривает с допрашивающими его немецкими офицерами вполне корректно и отвечает на многие их вопросы. Особенно это неприятно людям старшего поколения, которые считают, что подобные допросы должны были проходить так, как в известном стихотворении Сергея Михалкова:

Жили три друга-товарища
В маленьком городе Эн.
Были три друга-товарища
Взяты фашистами в плен.

Стали допрашивать первого,
Долго пытали его.
Умер товарищ замученный,
Но не сказал ничего.

Стали второго допрашивать.
Пыток не вынес второй -
Умер и слова не вымолвил
Как настоящий герой.

Третий товарищ не вытерпел,
Третий – язык развязал.
– Не о чем нам разговаривать! -
Он перед смертью сказал.

Их закопали за городом,
Возле разрушенных стен.
Вот как погибли товарищи
В маленьком городе Эн.

На мой взгляд, причиной тягостного впечатления от чтения протоколов допросов Якова Джугашвили в большей степени является не то, что он говорит, а то, как он говорит. Он разговаривает с немцами не как с «двуногими зверями – фашистами» (какими они и были для нашего народа в то время), а как с нормальными людьми. Может быть, даже как со вчерашними союзниками: ведь если Яков находился плену с 22 июня 1941 г., то он не имел понятия ни о масштабах бедствия, переживаемого нашей страной, ни о зверствах фашистов на оккупированных территориях. Тем более что в тот момент немецкая пропаганда твердила о вынужденном, превентивном ударе по Советскому Союзу, поскольку советское руководство готовилось напасть на Германию.

Ведь если даже его отец, лучше всех в стране знавший истинное положение дел, в первые дни войны (до 3 июля) все еще надеялся свести происшедшее к локальному конфликту и, как считают некоторые историки, писатели и публицисты, именно поэтому не выступал в течение десяти дней по радио, то что можно требовать от «старшего лейтенанта артиллерии»? Однако очень скоро придет к Якову понимание происшедшего и происходящего, и в апреле 1943 г. он покончит жизнь самоубийством.

Еще одна версия пленения Якова Джугашвили неожиданно возникла в самые последние годы, и связана она с «воронежской» темой в его жизни. Эту тему развивает воронежец Павел Лебедев, утверждая, что Яков проходил летние сборы 1940 г. в райцентре Воронежской области Борисоглебске в 584-м запасном полку . Главный упор Лебедев делает на личную жизнь Якова. О начале этой истории он пишет так: «В 1935 г., опять без ведома отца, Яша сошелся с Ольгой Голышевой, приехавшей из Урюпинска поступать в столичный авиатехникум. От этого не оформленного официально брака родился 10 января 1936 г. в Урюпинске сын Евгений». Если отнять от этой даты девять месяцев, то получится, что ребенок был зачат в апреле 1935 г. Но ведь вступительные экзамены в техникумы и вузы идут летом, значит, обстоятельства знакомства и романа Якова и Ольги какие-то другие, и почему-то они не выяснены до сих пор.

Есть сведения, что Яков и Ольга познакомились не в Москве, а в Воронежской области в Урюпинске, в квартире родственников Н. C. Аллилуевой, по другим данным – в Борисоглебске, куда летом 1934 г. Ольга могла приехать поступать в техникум из соседнего городка Урюпинска . Яков же по окончании 4-го курса института мог находиться там на летних лагерных сборах вместе с ребятами из своей институтской группы. Возможен и другой вариант их знакомства – в Урюпинске, если летний лагерь 584-го запасного полка находился рядом с ним. Есть также версия их знакомства во время отдыха в Сочи в 1935 г. Проанализировав разнообразные сведения об этом, я считаю, что они могли познакомиться годом раньше, когда Яков проходил летние лагерные сборы от военной кафедры МИИТа. В продолжение знакомства они могли вместе отдыхать в Сочи в июне-июле 1935 г. Ольга могла приезжать к нему в Москву, по крайней мере до его знакомства с Юлией Бессараб (Мельцер) в конце лета 1935 г. и наверняка до его женитьбы на Юлии (то есть до декабря 1935 г.). Получается, что отношения Якова и Ольги могли длиться около года.

Лебедев же связывает появление Якова в Борисоглебске с его учебой в Артиллерийской академии:

В 1937-м Якова приняли сразу на четвертый курс вечернего отделения Артиллерийской академии РККА. В 1940 г. в звании старшего лейтенанта Джугашвили окончил учебу. Однако полученных знаний ему явно не хватало. Яков обратился к начальнику академии с просьбой разрешить ему учиться еще один год.

Командование направило курсанта Джугашвили на лагерные сборы в Центральное Черноземье. Сначала он попадает в 584-й запасной полк, дислоцировавшийся в Борисоглебске.

Почти все в вышеприведенном отрывке не соответствует действительности:

1. Яков, непрерывно живший в Москве с 1930 г., никак не мог поступить в Артакадемию в 1937-м, так как до 1938 г. она находилась в Ленинграде;

2. Весьма сомнителен тезис о нехватке у Якова знаний после окончания одной из лучших военных академий (да еще с учетом уже полученного им институтского диплома) и его личной просьбе о «повышении квалификации» в запасном полку в воронежской глуши.

3. Учебу в Артакадемии он закончил не в 1940-м, а весной 1941-го (см. с. 16–17 Фотоприложений) – ныне живущий ее выпускник 1941 г. полковник А. Т. Бугрименко утверждает, что видел Якова 5 мая 1941 г. в Кремле на известном приеме в честь выпускников военных академий. К сожалению, уже ушел из жизни другой его однокашник по Академии им. Дзержинского генерал-лейтенант Ираклий Иванович Джорджадзе, неоднократно заявлявший о том, что учился там вместе с Яковом. В своих воспоминаниях утверждает, что ему показали сына Сталина Якова Джугашвили 5 мая 1941 г. на приеме в Кремле в честь выпускников военных академий, и выдающийся военный разведчик генерал-полковник Хаджи Умар Мамсуров.

Лебедев же пишет, что в 1940 г., узнав о появлении Якова в Борисоглебске, из Урюпинска к нему приехала Ольга, чтобы впервые показать четырехлетнего сына Женю. И вдруг примчалась из Москвы и его вторая законная жена Юлия, у которой от него уже была двухлетняя дочь Галя.

В своей публикации Лебедев заканчивает эту тему так: «Юлия сочла нужным пожаловаться самому Сталину. Тот решил семейную проблему по-военному – в считаные дни Якова Иосифовича перевели подальше в 103-й гаубичный полк… 23 июня 1941 г. 103-й гаубичный полк выехал на фронт и 27 июня прибыл под Смоленск. Во время телефонного разговора с сыном Иосиф Виссарионович сказал знаменитую фразу: “Иди и воюй”».

В изложении Лебедева получается, что с 1940 г. до начала войны Яков служил в Борисоглебске – сначала в 584-м запасном, а затем его по вышеуказанной причине и якобы по указанию вождя перевели в 103-й гаубичный артиллерийский полк.

Но есть сведения, что вскоре после окончания Финской войны весной 1940 г. 584-й запасной артиллерийский полк расформировали. Может быть, поэтому Лебедев и написал, что Якова перевели в 103-й гаубичный артполк? А этот полк входил в 19-ю стрелковую дивизию. В истории этой дивизии указано, что в годы Великой Отечественной войны она находилась в составе Действующей армии с 15 июля 1941 г., причем была выгружена на Украине в г. Бахмач на Юго-Западном фронте, а впервые вступила в бой под Ельней. Эта дивизия никогда не была уничтожена, прошла всю войну и стала называться 19-й Воронежско-Шумилинской Краснознаменной ордена Суворова и Трудового Красного Знамени.

Поэтому вариант попадания в плен Якова Джугашвили 16 июля 1941 г. в составе 103-го гаубичного артполка 19-й стрелковой дивизии совершенно нереален.

Есть еще одно очень важное свидетельство об обстоятельствах жизни и пленения Якова Джугашвили – воспоминания генерал-майора артиллерии Артема Федоровича Сергеева. Он рассказывает, что в первые дни войны был командиром взвода (некоторые авторы пишут – батареи) тяжелых пушек-гаубиц и даже служил с Яковом в одной артиллерийской части (ее номер, как и номер соединения, в которое она входила, А. Сергеев почему-то ни разу не назвал). Хотя А. Сергеев утверждает, что последний раз беседовал с Яковом Джугашвили 1 июня 1941 г., небезынтересно, что места, в которых действовала часть Сергеева в первые дни войны, находятся буквально рядом с теми населенными пунктами, которые называются в публикациях о боевых действиях и пленении Якова, и все это происходило почти в одно время.

Вот как сам Сергеев пишет в своих воспоминаниях:

1-2 июля 1941 года я участвовал в жесточайшем оборонительном бою за город Борисов и переправе через реку Березина. Артиллерийская батарея, которой я командовал, понесла тяжелые потери и перестала существовать. Я стал командовать стрелковой ротой, которая прикрывала отход полка. Рота несла тяжелые потери, а 13 июля немцы по шоссе Минск – Москва и параллельным дорогам прорвались восточнее нас и замкнули кольцо в районе города Горки. Мы оказались в окружении. Начали пробиваться на Восток к своим войскам, действуя уже партизанскими методами. 19 июля в деревне Кривцы, что в 10–12 километрах от города Горки, меня неожиданно, именно неожиданно схватили немцы. Ночь провел в наспех созданном полевом концлагере около города Горки. Затем был в тюрьме города Орша. 23 июля я сумел бежать. Эти дни были для меня тяжелейшим испытанием и неповторимой школой, которую я получил на белорусской земле. После побега я собрал небольшой отряд из офицеров и сержантов, оказавшихся в окружении. Мы начали действовать как партизанский отряд. А встретившись с Алексеем Канидиевичем Флегонтовым, стали его оперативно-разведывательным отрядом. В сентябре я был ранен и переправлен в тыл.

Я привел столь большую цитату из воспоминаний А. Сергеева только потому, что она показывает степень достоверности его рассказа об обстоятельствах попадания в плен.

Но там есть одна деталь, которая заставляет задуматься. A. Сергеев утверждает, что попал в плен 19 июля 1941 г. – так ведь это же день второго допроса Якова! Именно этим числом датирована и его записка отцу, факсимиле которой печаталось в немецких листовках. И именно в этот день состоялся обмен советских и немецких дипломатов и специалистов на турецкой границе. Первая группа советских дипломатов 22 (или 26) июля наконец оказалась в Москве. А Сергеев именно 23 июля сумел бежать из плена!

Так может, он был задержан 22 июня вместе со своим другом Яковом в поезде или на барже на территории Германии или Польши? И может быть, в отличие от друга, его обменяли с первой группой советских дипломатов? А в партизанский отряд послали после проверки или даже по его личной просьбе? Ведь отряд Флегонтова не был местным – белорусским, а формировался на Большой Земле из профессионалов-чекистов.

Уж больно много совпадений в судьбах Артема Сергеева и Якова Джугашвили: приближенность к вождю, служба в тяжелой артиллерии, и даже в одной части, время убытия на фронт, начало участия в боях (с 26 июня – Артем, с 27 июня – Яков), причем на фронте они находились почти рядом, и т. п. Только финал разный – первый, в отличие от второго, 23 июля 1941 г. освободился из плена, в сентябре 1941-го снова оказался в артиллерии, провоевал всю войну, стал командиром артиллерийской бригады. Окончил в 1950 г. Артиллерийскую академию им. Дзержинского и позже стал генералом.

Нельзя не отметить еще одного факта, имеющего отношение к теме пленения Якова Джугашвили и ставшего известным лишь после кончины в январе 2008 г. А. Ф. Сергеева, по крайней мере мне – автору этой книги. После войны А. Ф. Сергеев женился на дочери лидера Коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури, а ведь именно с ее участием была организована подготовка нелегальной группы испанских разведчиков, которую забросили под видом офицеров воевавшей на Восточном фронте испанской Голубой дивизии для освобождения Якова Сталина и которая погибла в немецком тылу.

И еще один момент. В фильме об А. Ф. Сергееве, показанном недавно по телеканалу «Звезда», сообщалось, что в 1950 г. в день его свадьбы министр госбезопасности Абакумов собирался его арестовать, как и многих других советских офицеров, побывавших в годы войны в немецком плену, для проведения проверки. Но вождь, который был приглашен на эту свадьбу, преподнес своему приемному сыну «свадебный подарок» – вычеркнул его имя из абакумовского списка, хотя на свадьбу так и не приехал.

Совершенно случайно я обнаружил фото, которое никогда ранее не публиковалось в отечественной печати и исторических изданиях. Сделано оно было в зале заседаний Большого Кремлевского дворца во время выступления Сталина, а напечатано 25 июля 1941 г. в английском журнале «Война в иллюстрациях» № 99 под заголовком «Воины доблестной Красной Армии слушают Сталина» (см. с. 12 Фотоприложений). Текст под фотографией был таким:

ПОКА ГОВОРИТ СТАЛИН, воины Красной Армии, собравшиеся в московском Кремле, наклоняются вперед, чтобы уловить каждое слово. В знаменитом обращении к советскому народу от 3 июля Сталин призвал Красную Армию и флот, всех граждан Советского Союза оборонять каждый дюйм советской земли и сражаться до последней капли крови, защищать города и деревни, проявляя всю свою смелость и находчивость. Предложив политику «выжженной земли», он заявил, что «необходимо создать в захваченных районах невыносимые для врага условия».

Указано, что фото предоставлено агентством Planet News, хотя совершенно очевидно, что этот снимок сделан советским фотокорреспондентом, ибо иностранцы на встречи с военными в Кремле не допускались.

Не составило большого труда вычислить дату запечатленной на этом снимке встречи в Кремле. По размерам зала и характерной архитектуре видно, что она происходит в Большом Кремлевском дворце позднее июня 1940 г., о чем свидетельствует мундир генерал-майора на человеке, сидящем крайним слева в первом ряду (генеральские звания были введены в июне 1940 г.). Однако между июнем 1940-го и 25 июля 1941 г. Сталин выступал перед военными в этом зале лишь один раз – 5 мая 1941 г. на встрече с выпускниками военных академий. О том, что это и есть та самая встреча, свидетельствует также соседство сидящего в зале старшего и младшего комсостава. Например, в одном ряду через человека от генерала сидит лейтенант, что типично именно для встреч руководства страны с выпускниками академий.

Внимательно разглядывая слушающих вождя командиров Красной Армии, я неожиданно узнал в одном из них Якова Джугашвили. Он сидит в одном из первых рядов в окружении командиров-артиллеристов, рядом с ним генерал-майор артиллерии, похожий на начальника факультета вооружения Артакадемии Благонравова. Яков прикрыл лицо ладонью, прижимая к уху наушник, видны только его лоб, характерная прическа и нос. Но почему в многотысячном зале фотограф выбрал именно эту точку съемки? И почему именно 25 июля 1941 г., когда одной из главных тем мировой печати было пленение сына Сталина, отвел под этот снимок целую полосу английский журнал «Война в иллюстрациях» № 99? Что бы ни сказали по поводу этого снимка историки, я уверен: на этом фото Яков Джугашвили 5 мая 1941 г. слушает выступление своего отца.

Кстати, более подробное изучение этого снимка привело к еще одному неожиданному выводу. Два нарукавных угольника – золотых шеврона на гимнастерке Якова – указывают на то, что он лейтенант, либо майор, либо комдив (в июне 1940 г. были введены генеральские звания, но до 1942 г. еще оставалось и звание комдив). Однако Якову Джугашвили, согласно его личному делу, 11 сентября 1940 г. было присвоено звание старший лейтенант, а значит, у него на рукаве должно быть три, а не два угольника-шеврона. Причем лейтенантские шевроны имели ширину 4 мм, майорские – один 5 мм, другой 10 мм, комдивовские же – оба по 12–15 мм. Так какое же звание имеет старший сын вождя на этом снимке?

Этот вопрос требует более подробного исследования, ясно лишь одно – судя по шевронам, Яков Джугашвили был не старшим лейтенантом, а майором или подполковником (у них в тот период были одинаковые нарукавные нашивки – шевроны).

Ведь если он служил в Красной Армии со второй половины 20-х годов, a тем более, например, в Автобронетанковом управлении у своего дяди дивизионного инженера Павла Аллилуева, то после массовых арестов 1937 г. мог быстро выдвинуться. Тогда майоры полками командовали, поэтому вполне возможно, что черная «эмка», о которой вспоминает Галина Джугашвили, была не собственной, а персональной машиной ее отца. Работа в спеццехах ЗиСа также вполне могла совмещаться с воинским званием и продолжением службы в РККА, НКПС, НКВД (выше я уже приводил пример с направлением Андрея Свердлова (сына Якова Свердлова) сразу после окончания Бронетанковой академии на ЗиС, где он вскоре стал начальником спеццеха).

А при быстром продвижении Якову и до комдива было не так уж далеко, ведь какой-никакой, а все же родной сын вождя. Вспомним путь Василия Сталина: в девятнадцать лет – лейтенант; в двадцать – капитан, майор; в двадцать один – прямо из майоров в полковники, в двадцать пять – генерал-майор, в двадцать восемь – генерал-лейтенант. И должность ему, двадцатилетнему, подобрали вполне приличную сразу после окончания обычной авиационной школы, трех месяцев обучения в Академии ВВС и трехмесячных Липецких курсов: инспектор-летчик Управления ВВС, а через три месяца – начальник Инспекции ВВС Красной Армии! И это без высшего образования, а у Якова их было два. И в 20 лет, а ведь Якову в 1941 г. было уже 33 года.

Кстати, в пользу высокого звания Якова свидетельствует и якобы сделанное ему в плену предложение возглавить РОА – русскую армию, которая должна была воевать за немцев. Вряд ли такой пост предложили бы старшему лейтенанту.

Об отношении вождя к старшему сыну можно судить и по одному весьма многозначительному совпадению: именно в тот самый год, когда он по настоянию отца решил поступить в Артиллерийскую академию, она была немедленно переведена из Ленинграда в Москву. Если верить словам Главного Маршала артиллерии Воронова, потому, что в Ленинграде она была «оторванная от заводов, конструкторских бюро и военных учреждений», а теперь могла «опираться на мощный коллектив ученых, который стал активнее помогать в создании нового артиллерийского вооружения и техники». Благонравов же в своих мемуарах написал: «В 1937 г. Сталин приказал перевести Артиллерийскую Академию в Москву. Чем было вызвано такое решение, никто не мог объяснить».

Тут Благонравов, мягко говоря, не совсем откровенен. На самом деле все было не так. Переезд Артиллерийской академии в Москву из Ленинграда был загадочным, молниеносным и проведен во время учебного года. 1 сентября 1938 г. Академия начала в Ленинграде очередной учебный год, и вдруг 13 сентября 1938 г. принимается решение правительства о переводе ее в Москву. Кстати, в тот же день подписывается приказ о зачислении в нее Я. Джугашвили. И уже 29 сентября академия переехала в столицу (для чего было выделено 1 080 вагонов и две больших баржи: ну, прямо марш-бросок при проведении боевой операции!), а 10 октября в ней начались занятия в Москве.

И Благонравов историю с переводом академии знал лучше, чем кто-либо, поскольку, как я уже говорил, именно ему поручили подобрать для нее место в Москве.

Конечно, может быть еще одним совпадением и следующий факт, но не отметить его нельзя. Сын вождя Яков должен был совмещать учебу с основной работой, и – надо же! – «в конце 1938 – начале 1939 г. при академии было открыто заочное отделение (с факультетами командным и вооружения), а в конце 1939 г. – вечернее отделение», – сообщает «История отечественной артиллерии». И далее:

По состоянию на 1938 г. в Артиллерийской академии на соответствующих факультетах готовились: командный состав <…> для замещения должностей от командира дивизиона и выше <…> различные работники для центрального аппарата артиллерии; инженерно-технический состав для занятия должностей инженеров в артиллерийских частях, складах, на полигонах, в учреждениях и военпредов на заводах.

Кстати, упомянутая книга дает подробнейшую информацию о правилах поступления в Артиллерийскую академию им. Дзержинского в тот период. Из этой информации следует, что при поступлении (или, скорее, зачислении) Якова Джугашвили в академию, ему были сделаны серьезные послабления. В частности, был нарушен главный принцип приема в эту академию, который заключался в следующем:

На командный факультет принимался командный состав от командира батареи и выше, закончивший артиллерийское училище, прослуживший в армии не менее 2–3 лет и имеющий общее среднее образование, а на все остальные факультеты – командный и технический состав в должности не ниже помощника командира батареи и удовлетворяющий тем же требованиям, что и для командного факультета.

Но можно и предположить, что в отношении Якова Джугашвили никакие условия приема не были нарушены, просто некоторые факты его биографии и трудовой деятельности не обнародованы до сих пор. Например то, что он проработал указанные в условиях приема сроки в центральном аппарате одного из управлений Наркомата обороны, на военном производстве, в военном представительстве на заводе или даже за рубежом.

Об особом внимании Сталина к Артиллерийской академии им. Дзержинского в этот период свидетельствует и фрагмент его выступления 5 мая 1941 г. на встрече в Кремле, который я цитирую из книги В. Карпова «Генералиссимус»:

Наши военно-учебные заведения отстают от роста Красной Армии. Здесь выступал докладчик товарищ Смирнов и говорил о выпускниках, об обучении их на новом военном опыте. Я с ним не согласен. Наши военные школы еще отстают от армии. Обучаются они еще на старой технике. Вот мне говорили – в артиллерийской академии обучают на трехдюймовой пушке. Так, товарищи артиллеристы? (Обращается к артиллеристам). У меня есть знакомый (Сталин имел в виду своего сына Якова. – В. К. ), который учился в Артиллерийской академии. Я просматривал его конспекты и обнаружил, что тратится большое количество времени на изучение пушки, снятой с вооружения в 1916 году. Он считает, что такая практика недопустима.

В этом месте задетый за «живое» начальник академии генерал-лейтенант Сивков бросил реплику:

– Изучают и современную артиллерию.

– Прошу меня не перебивать, – строго отрезал Сталин. – Я знаю, о чем говорю! Я сам читал конспекты вашей академии <…>

Речь Сталина длилась сорок минут. Вся торжественная часть заняла один час. К 19.00 были накрыты столы в Георгиевском, Владимирском, Малом и Новом залах, а также в Грановитой палате. На приеме присутствовало две тысячи человек. Было произнесено много тостов, в том числе и за здоровье Сталина. Сам он предлагал тосты за руководящие кадры и преподавателей академии; за «артиллерию – бога современной войны»; за танкистов – «ездящая, защищенная броней артиллерия».

Но кульминацией, квинтэссенцией всего выступления Сталина в этот день было третье его высказывание. Случилось вот что. Начальник Артиллерийской академии генерал Сивков, переживая за свою неудачную реплику во время выступления Сталина, решил подправить положение и предложил выпить «за мир, за сталинскую политику мира, за творца этой политики, за нашего великого вождя и учителя Иосифа Виссарионовича Сталина!»

Сталин очень разгневался – не на елейность тоста, а из-за того, что эти слова снижали смысл всей предыдущей речи перед выпускниками. Сталин сердито сказал:

– Этот генерал ничего не понял. Он ничего не понял! Разрешите внести поправку. Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону – до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь… надо перейти от обороны к наступлению… Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия – армия наступательная.

Еще один участник этой встречи, Энвер Муратов, в своих воспоминаниях утверждает, что свою отповедь Сивкову Сталин закончил провозглашением тоста: «Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне!», что было абсолютно логично в той ситуации: Сивков предложил тост за мир , а Сталин – за войну .

Сталин говорил о предстоящей войне, но не мог даже намекнуть – с кем будет эта война. Все участники встречи, вспоминавшие впоследствии, что он назвал противником Германию, уже рассматривали те события сквозь призму Великой Отечественной. А между тем посол Шуленбург – опытный политик – вскоре после этой речи докладывал в Берлин, что она была чуть ли не прогерманской, во всяком случае, показывающей что в СССР Сталин – лидер прогерманской политики. Я уверен, что последние слова тоста Сталина – самое яркое подтверждение первой половины моей гипотезы начала войны: Красную Армию готовили не к обороне . Ее готовили и не к удару по немецким войскам , сосредоточенным у советской границы, а к переброске через Польшу и к Германию к Северному морю. И вообще, слова о наступательном духе Красной Армии означают, что наша армия имела, по крайней мере, трехкратное превосходство над армией противника. Вот и говори после этого о «превосходящих силах» немцев как об одной из главных причин военных неудач начала Великой Отечественной!

Именно поэтому остается до сих пор тайной выступление вождя 5 мая 1941 г. Именно поэтому так, а не иначе сложилась судьба очень многих командиров, с восторгом слушавших Сталина в кремлевском зале, в том числе его сына Якова и начальника академии, в которой он учился, генерал-лейтенанта артиллерии Сивкова, осмелившегося дважды перечить Сталину в тот день.

В отношении Сивкова реакция последовала немедленно, и в истории Артиллерийской академии им. Дзержинского записано, что уже «15 мая – начальником академии назначен ее воспитанник, старший преподаватель генерал-майор артиллерии Говоров Леонид Александрович». Никаких объяснений причин снятия с должности генерала Сивкова и сведений о дальнейшей службе там нет.

Мне удалось найти в РГАСПИ в фонде Политбюро несколько строк, круто изменивших судьбу выдающегося артиллериста и талантливого организатора Аркадия Кузьмича Сивкова, возглавлявшего Артиллерийскую академию им. Дзержинского с 1938 по 1941 г. (что почти день в день совпадает с периодом обучения в ней Якова Джугашвили):

Весьма срочно. Решение Политбюро от 14. V. 41 г. (протокол № 32, п. 13)

– 22 июля руководство ТАСС доводит до сведения руководства страны первую информацию немецкой прессы о пленении Якова Джугашвили ;

– 23 июля по итогам боев (некоторые публикации уточняют – за бои на реке Черногостинке 7 июля 1941 г.) командование полка представляет Якова Джугашвили к ордену Боевого Красного Знамени;

– 24 июля Якова допрашивают в новом месте (возможно, в концлагере), заново заполняя в карточке военнопленного сведения, которые он накануне уже сообщал.

– «25 июля к поискам подключились Политотдел 16-й армии, группа офицеров штаба армии, а затем сотрудник Особого отдела контрразведки фронта» ;

– 29 июля документы на награждение Я. Джугашвили командующий Западным направлением маршал Тимошенко направляет в Главное управление кадров НКО;

– 5 августа член Военного Совета Западного направления Булганин направляет Сталину телеграмму, в которой сообщается, что Военный Совет фронта оставил Я. Джугашвили в списках награжденных;

– 5 августа полковник Сапегин, товарищ Якова по Артакадемии, отправляет в ГУ ВВС на имя Василия Сталина письмо, в котором пишет, что был лучшим другом Якова еще со времени учебы, что являлся командиром 14-го артполка, в котором командиром батареи воевал Яков, а также рассказывает об обстоятельствах его пленения;

– 7 августа политуправление СЗФ направляет спецпочтой члену Политбюро А. А. Жданову три листовки, сброшенные с самолета противника. На листовке, помимо призыва сдаваться, фотография с подписью: «Немецкие офицеры беседуют с Яковом Джугашвили», а на обороте – факсимиле его письма отцу из плена;

– 9 августа Указ о награждении, в проект которого под № 99 был включен Я. Джугашвили, публикуется в газете «Правда», однако лишь его одного исключили из списка награжденных (что могло быть сделано только по личному указанию Сталина);

– 13 августа в Никопольской области немцы разбрасывают листовки с призывом: «Следуйте примеру сына Сталина!», в которых впервые указывают полные и точные данные о месте службы Якова Джугашвили в РККА: «командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка, 14-й бронетанковой дивизии», и такая листовка доставляется в политотдел 6-й армии Южного фронта;

– 15 августа в газете Наркомата обороны «Красная Звезда» публикуется статья заместителя командующего Западным фронтом генерала Еременко, в которой он, рассказывая, как героически сражаются с немецко-фашистскими захватчиками дети героев Гражданской войны, и упомянув сыновей Пархоменко и Чапаева, пишет: «Изумительный пример подлинного героизма и преданности родине показал в боях под Витебском командир батареи Яков Джугашвили. В ожесточенном бою он до последнего снаряда не оставлял своего боевого поста, уничтожая врага»;

– 16 августа издается приказ № 27 °Cтавки Верховного Главнокомандования, подписанный ее председателем И. В. Сталиным и всеми членами Ставки – лично (другого случая подобного подписания приказа Ставки не было за всю войну!). Пункт 1 его приказной части выглядел так: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава».

– Осенью 1941 г. жена Якова Юлия была арестована. К сожалению, столь неточная дата этого события была дана Светланой Аллилуевой в ее первой книге воспоминаний и потом никем ни разу не уточнялась. Я полагаю, что дата ее ареста не называется по одной-единственной причине – она наверняка совпадает с датой ознакомления Сталина в июле 1941 г. с первой немецкой листовкой, в которой было напечатано фото Якова в кожаной куртке , либо с датой получения им записки Якова или кинопленки о пребывании Якова в плену, где он снят в этой куртке. Я также уверен, что дата освобождения Юлии Мельцер из одиночного заключения не называется, поскольку точно совпадает с датой получения Сталиным сообщения о гибели сына – весной 1943 г.

Наверное, здесь уместно подробнее рассказать о судьбе Юлии Мельцер-Джугашвили и роковой роли, которую сыграла в ней упомянутая кожаная куртка.

Юлия Мельцер была арестована в Москве в 1941 г. по подозрению в том, что передавала немцам сведения, в том числе домашние фотографии Якова, якобы использованные ими для создания фотофальшивок в листовках. Однако я считаю это совершенно нереальным, поскольку в 41-м всем родным Якова было понятно, что фальшивыми являются тексты этих листовок, а фото Якова в них настоящие, о чем пишет в своей первой книге Светлана Аллилуева. На гораздо более реальную причину ареста Юлии указывает эпизод из книги Галины Джугашвили «Внучка Сталина», где она приводит воспоминания матери: «Допросы вертелись вокруг кожаной куртки . На листовках, которые сбрасывали немцы, была фотография: немецкие офицеры сидят за столом, в руках кружки с пивом. Немного сбоку – папа… на нем не новая кожаная куртка… ношеная штатская одежда. Таких вещей при нем быть не могло… Возможно, и даже скорее всего, среди тех, кто ее разглядывал, находился человек, близко его знавший… он просто узнал куртку, в которой видел папу на охоте, рыбной ловле, в Зубалове, где он обычно ее и носил. Была и фотография его в этой самой куртке. Как она могла перекочевать из семейного альбома в руки автора или авторов листовок? Ма не знала, что отвечать…» .

Я уверен, что допрашивающие Юлию Мельцер вели речь не о фото, а о реальной куртке, ибо понимали, что помещенное в листовке фото Якова в этой куртке – настоящее. Понимал это и «близко его знавший» человек – единственный, кто мог дать команду арестовать и заключить в тюрьму на полтора года (до получения им известия о гибели Якова) невестку, лишив на это время собственную трехлетнюю внучку матери, – сам Сталин. По моему мнению, куртку Юлия, скорее всего, передала мужу на фронт вместе с перочинным ножом и часами с секундомером, о которых он просил в открытке, через заходившего к ней в квартиру на улице Грановского «фронтового товарища Якова», а на самом деле – заброшенного в Москву немецкого агента, о чем она, естественно, не подозревала. А начаться вся эта операция немецких спецслужб могла лишь с одного – с задержания Якова 22 июня 1941 г. в поезде, или на барже, или в двигающейся своим ходом воинской части на территории Германии. Во время задержания у него изъяли неотправленную открытку, адресованную жене Юлии, исправили в ней дату с 21-го на 26 июня и через агента отправили из Вязьмы (где он просто опустил ее в почтовый ящик).

Возможен и другой вариант появления куртки на Якове: он выехал в Германию на поезде 20–21 июня 1941 г. в гражданской одежде, и не исключено, что под чужой фамилией, а куртка была в его чемодане. Тогда допросом Юлии по поводу появления у ее мужа на фронте куртки просто скрывался сам факт его интернирования на территории Германии 22 июня 1941 г. В пользу этого говорит и вопрос из протокола допроса: «На нем сравнительно неплохая одежда. Возил он эту гражданскую одежду с собой или получил ее где-нибудь? Ведь пиджак, который сейчас на нем, сравнительно хороший по качеству». И ответ Якова – слишком длинный, сбивчивый и неубедительный. Вот его фрагменты: «…Этот? Нет, это не мой, это ваш…16-го приблизительно в 19 часов, нет, позже, по-моему в 12, ваши войска окружили Лясново… Начало светать… Все начали переодеваться… обменял у одного крестьянина брюки и рубашку… Да, все это немецкие вещи, их дали мне ваши, сапоги, брюки. Я все отдал, чтобы выменять. Я был в крестьянской одежде… Я отдал военную одежду и получил крестьянскую…» Если Яков был интернирован в поезде в приличной гражданской одежде, это следовало как-то объяснить, что и было сделано в протоколе. Если же он попал в плен в районе боевых действий, переодевшись в гражданское, то это тоже надо было объяснить, а для этого заменить его одежду на приличную, в которой сына Сталина можно показывать.

И последнее. Внимательно рассмотрев несколько снимков Якова в плену в этой куртке, я понял, что это не фотографии, а распечатанные кинокадры, о чем свидетельствуют вертикальные линии-царапины на эмульсии кинопленки, неизбежные после ее многократного просмотра. Причем на большей части снимков Якова в плену, где он одет в эту куртку, имеются вертикальные линии-царапины. Возможно, Сталину даже передали кинопленку, подтверждающую, что его сын действительно находится в плену, и это могло вызвать у него и ярость, и повышенный интерес к старой кожаной куртке. Для чего все это делалось?

Я полагаю, что главной задачей немцев в то время было возбудить у Якова ненависть к отцу, внушить ему, что Сталин повинен не только в пленении сотен тысяч советских бойцов и командиров, но и в его личной трагедии (при этом вождь считает их не пленными, а предателями). Визит агента к Юлии (немцы дали о нем знать Сталину, напечатав в своих листовках фотографии Якова в этой куртке, а может, передав вместе с запиской сына кинокадры его допроса) привел к аресту Юлии, и немцы немедленно сообщили об этом Якову. Сталин же был потрясен тем, что немецкий агент побывал в доме его cына.

Такая цепь событий сама по себе достаточно красноречива, так как день за днем показывает, как развивалась тема «Сын советского вождя в плену» в первые месяцы войны в связи с целым рядом других важных событий этого периода. Тем не менее, стоит особо отметить одну важную деталь – жестокий приказ Ставки № 270 рождался в процессе получения Сталиным информации о пленении его старшего сына и о действиях немецкой пропаганды в этой связи. А первое сообщение немцев о том, что сын советского вождя находится в плену, скорее всего, появилось как немедленный ответный ход геббельсовской пропаганды на жесткое постановление ГКО о личной ответственности командиров всех рангов, подписанное лично Сталиным и заканчивающееся указанием ко всем командирам и политработникам, «чтобы они не давали паникерам, трусам и дезорганизаторам порочить великое знамя Красной Армии и расправлялись с ними, как с нарушителями присяги и изменниками Родины».

И хотя Яков не был упомянут в приказе № 270, а в качестве отрицательных примеров в других приказах и постановлениях, подписанных Сталиным в это трудное время, назывались другие люди (главным образом, потерпевшие поражение, а позже – и попавшие в плен советские генералы), весь этот приказ стал публичным ответом вождя на письмо сына. И суть его проста: попавший в плен по любой причине – предатель, независимо от обстоятельств, при которых это произошло.

Таким ответом Сталин пытался убить двух зайцев: остановить массовую сдачу в плен и ликвидировать свидетелей Великой транспортной операции, ведь они-то должны были попасть в плен в первую очередь. Поэтому в приказе предлагалось «сдающихся в плен врагу» расстреливать на месте без каких-либо разбирательств. Но этим он убивал и своего сына – такой приказ мог подтолкнуть Якова Джугашвили к самоубийству.

И, вспоминая с уважением и состраданием трагедию отца, который ради победы над врагом не пожалел своего сына и не обменял «солдата на маршала», не будем забывать и о том, что Яков Джугашвили и еще 3, 8 миллиона советских бойцов и командиров оказались в 1941-м в плену не по своей воле, и даже не по своей вине, а из-за чудовищного стратегического провала предвоенной тайной политики вождя.