Как выживали простые советские люди на оккупированных территориях. Свои или чужие: к вопросу о религиозной жизни на временно оккупированной территории Борис ковалев повседневная жизнь в период оккупации

Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

Шрифт:

100% +

Борис Ковалев
Повседневная жизнь населения России в период нацистской оккупации

Своим учителям: Н. Д. Козлову, Г. Л. Соболеву, Т. Е. Новицкой, А. Я. Лейкину, – посвящает автор эту книгу

Введение

Человек в оккупации. Кто он? Мужчина или женщина, старик или ребенок – что у них общего? Не покидая родного дома, они все оказались в чужом мире. В этом мире другой язык и законы. В нем не живут, а выживают. Эта книга именно об этом.

Конечно, подвиг выделяет человека из обыденности. Люди его совершившие, стоят выше других. Говорить и писать о них, в общем-то, легко. За последние десятилетия написано огромное количество книг о героях антигитлеровского сопротивления и партизанах. В них есть и правда и мифы. И уже нужно приложить немало усилий, чтобы отделить одно от другого.

Можно писать так же и о предательстве, о сотрудничестве с врагом, о коллаборационизме. Причин этого сотрудничества можно найти много. Кто-то люто ненавидел советскую власть и мечтал «отплатить большевикам».

Были люди, которые мечтали всегда быть «наверху». И необязательно, какой в стране режим: красный или коричневый, коммунистический или демократический. «Власть ради власти» – вот к чему они стремились и поэтому готовы были служить любому режиму.

Многие аспекты участия граждан СССР в войне на стороне нацистской Германии советской стороной замалчивались. Для начального периода войны это было вполне объяснимо: нельзя было подрывать боевой дух советских людей. Так, газета «Пролетарская правда» 19 июля 1941 года писала: «При помощи угроз, шантажа и “пятой колонны”, при помощи продажных холопов, готовых за тридцать сребреников предать свою нацию, Гитлер смог осуществить свои гнусные намерения в Болгарии, Хорватии, Словакии… Даже в Польше, в Югославии и Греции… внутренние противоречия между нациями и классами и многочисленные измены как на фронте, так и в тылу ослабили силу сопротивления оккупантам. Но грабительские козни Гитлера неминуемо будут разбиты в прах теперь, когда он вероломно напал на СССР, могучую страну, вооруженную… несокрушимой дружбой народов, непоколебимым морально-политическим единством народа…». Ей вторил известный писатель и публицист Илья Эренбург: «Эта война – не гражданская война. Это отечественная война. Это война за Россию. Нет ни одного русского против нас. Нет ни одного русского, который стоял бы за немцев»1
Эренбург И. Г. Война. М., 2004. С. 131.

В словаре иностранных слов понятие «коллаборационист» объясняется следующим образом: «(от французского – collaboration – сотрудничество) – изменник, предатель родины, лицо, сотрудничавшее с немецкими захватчиками в оккупированных ими странах в годы Второй мировой войны (1939–1945)»2
Современный словарь иностранных слов. М., 1993. С. 287.

Но уже в годы Первой мировой войны этот термин стал приобретать подобную трактовку и употреблялся отдельно от слова «сотрудничество», обозначая только предательство и измену. Никакая армия, действующая в качестве оккупантов какой-либо страны, не может обойтись без сотрудничества с властями и населением этой страны. Без такого сотрудничества оккупационная система не может быть дееспособной. Она нуждается в переводчиках, в специалистах-администраторах, хозяйственниках, знатоках политического строя, местных обычаях и т. д. Комплекс взаимоотношений между ними и составляет сущность коллаборационизма.

В нашей стране термин «коллаборационизм» для обозначения людей, сотрудничавших в различных формах с нацистским оккупационным режимом, стал употребляться лишь в последнее время. В советской исторической науке обычно использовались слова «предатель», «изменник родины», «пособник».

Степень ответственности людей, которые в той или иной форме сотрудничали с оккупантами, безусловно, была разной. Это признавало руководство советским сопротивлением еще в начальный период войны. Среди старост и прочих представителей «новой русской администрации» были люди, занявшие эти посты по принуждению, по просьбам своих односельчан и по заданию советских спецслужб.

Однако вряд ли можно называть изменой размещение на постой солдат противника, оказание для них каких-либо мелких услуг (штопка белья, стирка и т. д.). Трудно обвинить в чем-либо людей, которые под дулами вражеских автоматов занимались расчисткой, ремонтом и охраной железных и шоссейных дорог.

В талантливом фильме Леонида Быкова «Аты-баты, шли солдаты…» один из героев, рядовой Глебов, говорит лейтенанту о том, что во время оккупации он пахал. Между ними происходит следующий диалог:

– На немцев, значит, трудились?

– Да, у немцев пайки получали.

– Странно, странно. И много там у вас пахарей таких было?

– Да было уж…

Для вчерашнего советского школьника лейтенанта Суслина это почти преступление. Но Глебов, рассказывая об этом, не боится: «Вы под немцами не были. А я был. И не просто был. Я пахал под ними. Я злой и мне ничего не страшно».

Пережив оккупацию, они вступали в Красную армию, помогали своим трудом добивать нацизм. Потом эти люди вынуждены были писать в анкетах: «Да, я был на оккупированной территории».

Вторая мировая война была трагическим испытанием для многих миллионов людей. Смерть и разрушения, голод и нужда стали элементами повседневной жизни. Особенно тяжело переживалось все это на захваченных врагом территориях.

Любой человек хочет жить. Любой человек хочет, чтобы жили его родные и близкие. Но существовать можно по-разному. Есть определенная свобода выбора: можно стать участником движения сопротивления, а кто-то предложит свои услуги иноземному захватчику.

В условиях оккупации западных районов нашей страны деятельность людей, взявших в свои руки оружие или предложивших оккупантам свой интеллектуальный потенциал, должна быть охарактеризована как измена Родине, как в уголовно-правовом, так и в нравственном смысле этого понятия.

Однако, осуждая тех лиц, кто реально сотрудничал с врагом, мы должны со всей осознавать всю сложность положения миллионов наших сограждан, оказавшихся на захваченной территории. Ведь здесь было все: и шок от молниеносного наступления гитлеровских войск, изощренность и качество нацистской пропаганды, память о советских репрессиях предвоенного десятилетия. Кроме этого, оккупационная политика Германии по отношению к населению России была, в первую очередь, политикой «кнута», а сама территория рассматривалась как аграрно-сырьевая база для нужд рейха.

В этой книге автор попытался показать стороны повседневной жизни людей в условиях нацистской оккупации. Кто-то смог ее пережить, а кто-то нет. Кто-то уходил в леса с оружием в руках или помогал партизанам, помогал не за страх, а за совесть, а кто-то сотрудничал с гитлеровцами. Но, несмотря ни на что, в этой войне мы победили.

Глава первая. От Рейна до Енисея…

Планы руководства Третьего рейха относительно будущего России. «Союзное население». Новая русская администрация. Бургомистры и старосты

В тысячелетней истории нашего отечества события Великой Отечественной войны стали для него одними из наиболее суровых испытаний. Перед народами, населяющими страну, реально встала угроза не только лишения государственности, но и полного физического уничтожения.

Победу, за которую пришлось заплатить миллионами человеческих жизней, удалось завоевать только благодаря нерушимому союзу всех наций и народностей СССР. В ходе боевых действий большую роль играли не только военная техника и талант полководцев, но и патриотизм, интернационализм, честь и достоинство каждого человека.

В борьбе с нацистской Германией Советскому Союзу противостояло одно из самых милитаризованных государств, руководители которого стремились к мировому господству. От исхода этой схватки зависели судьбы многих народов и стран. Решался вопрос: идти им по пути социального прогресса или быть на долгое время порабощёнными, отброшенными назад, к мрачным временам мракобесия и тирании.

Нацистское руководство рассчитывало на то, что им удастся легко внести раскол в советское общество из-за событий предвоенных лет: насильственной коллективизации, необоснованных массовых репрессий, конфликту государства с церковью. Их планам не суждено было сбыться.

В победе, одержанной Советским Союзом над гитлеровскими захватчиками в Великой Отечественной войне, важную роль сыграло подлинное единение всего народа, находящегося на фронте, в тылу и на территории, временно занятой захватчиками.

Агрессия и террор всегда идут рядом. Они неизбежные спутники. Армия нацистского Третьего рейха, завоевывая для германского населения «жизненное пространство» на Востоке, несла смерть и разрушения. Во Второй мировой войне, жестокой и кровопролитной, Советский Союз понес самые тяжелые потери. В огне войны погибло 27 миллионов советских людей, гитлеровцы превратили в руины около 1700 советских городов и поселков, 70 тысяч деревень и сел, лишили крова около 25 миллионов советских граждан.

С первых же шагов на временно оккупированной территории завоеватели показали себя не только убийцами, грабителями и не знающими пощады террористами, но и изощренными демагогами.

Еще 15 мая 1940 года Г. Гиммлер составил и представил А. Гитлеру меморандум под названием «Некоторые мысли по поводу обращения с инородцами на Востоке». Был создан специальный институт «континентально-европейской политики». А. Розенбергу поручалось в будущем управление континентом, насчитывающим около 180 миллионов человек.

Важная роль в планах агрессии и колонизации захватываемых вермахтом территорий отводилась карательным органам, и в первую очередь СС. Их руководители Гейдрих и Гиммлер активно участвовали в разработке этих планов и осуществлении экспансии. Важнейшей целью будущего похода на Восток объявлялась его немецкая колонизация.

Высшим органом Третьего рейха по управлению захваченной советской территорией являлось Министерство по делам оккупированных областей на Востоке (Восточное министерство), учрежденное указом Гитлера 18 ноября 1941 года. Во главе министерства стоял бывший подданный Российской империи, один из ветеранов нацистского движения Альфред Розенберг, его заместителем и постоянным представителем на оккупированной территории являлся Альфред Мейер.

На совещании в штаб-квартире 16 июля 1941 года Гитлер следующим образом обосновал необходимость нового административно-территориального деления на оккупированной советской территории: «Теперь перед нами стоит задача разрезать территорию этого громадного пирога так, как это нам нужно, с тем, чтобы суметь, во-первых, господствовать над ней, во-вторых, управлять ею, в-третьих, эксплуатировать ее»3
Нюрнбергский процесс. Т. 7. М., 1961. С. 122.

Заигрывание со славянами, осуществление на практике пропагандистского лозунга «создание новой России – государства, свободного от большевиков» в условиях успешного осуществления плана молниеносной войны казалось руководству Третьего рейха не только непозволительной роскошью, но и ошибкой. Но подготовленные кадры из числа эмигрантов затем стали активно использоваться в пропагандистских службах, полиции, в спецслужбах и в различных подразделениях коллаборационистской «новой русской администрации» на второстепенных постах.

19 октября 1941 года обер-квартирмейстер при командовании 16-й армии вермахта выпустил циркулярное письмо «О списке гражданских лиц, настроенных лояльно к Германии». В нем говорилось, что «новое политическое деление русского населения наталкивается на этой стадии оккупации на особенные трудности. На политических основаниях в новом строительстве не могут быть использованы ни эмигранты, ни их потомки, несмотря на их однозначно антибольшевистские настроения»4
Война Германии против Советского Союза 1941–1945. Берлин, 1994. C. 83.

Изменившееся отношение нацистов к антибольшевистской эмиграции объясняется во многом рекомендациями, которые исходили от ведомства Геббельса. Советская пропаганда в начале войны заявляла о стремлении гитлеровцев вернуть в Россию «помещиков и капиталистов, сбежавших после революции на Запад». Ставка на антисоветские элементы из числа граждан СССР должна была показать русскому населению обратное. Также оккупанты отлично понимали, что люди, почти двадцать лет прожившие за границей и не знающие реалий советского общества, вряд ли смогут стать их действенными помощниками.

Оккупационные власти применяли дифференцированный подход к населению (не в последнюю очередь по критерию «расовой полноценности»): определенная часть привлекалась к сотрудничеству. Все это было направлено на достижение единственной цели – установление в России долговременного господства Германии.

25 января 1942 года Альфред Розенберг дал интервью газете «Кракауэр цайтунг», в котором шла речь «о будущем Восточных земель».

Имперский министр высказал в этой беседе свои мысли о современном и будущем положении европейского Востока и, в первую очередь, Имперского комиссариата Восточных земель. По его мнению, союз СССР, Великобритании и США в случае победы над Германией привел бы народы Европы к прямому физическому уничтожению, упадку культуры и установлению кровавого режима5
Речь. 1942. 25 февраля.

Следовательно, как писала пронацистская пресса, все жители «Новой Европы» должны объединяться в борьбе с «англо-американо-советской опасностью».

Но что касается будущего России (причем, это слово ни разу в его интервью не прозвучало), Розенберг отделался весьма расплывчатым заявлением: «До окончания военных действий невозможно окончательно установить политическую форму. Тут играют роль различные факторы, которые должны быть приняты во внимание: история отдельных областей, традиции различных обществ, образ поведения краёв и народов, которые находятся ныне под германским управлением, а также множество других моментов. Наша задача, а тем более задача всех других состоит только в том, чтобы упорным трудом примениться к общему положению, мобилизовать всевозможные силы, чтобы обеспечить защиту Восточных областей, а германским вооружённым силам доставить всё необходимое. Готовность к честной работе и результаты её будут решающим моментом в подготовке будущего правопорядка».

Территория Советского Союза, захваченная вермахтом, подчинялась как военной (оперативная область), так и гражданской (области гражданского управления) администрации. Особые права получили уполномоченный по четырехлетнему плану Герман Геринг и рейхсфюрер СС, начальник немецкой полиции Генрих Гиммлер. Руководство экономикой в оккупированных областях осуществлялось штабом по управлению экономикой Ост. Службы СС и полиции не ограничивались выполнением своих непосредственных функций, их влияние на захваченных территориях в ходе войны постоянно возрастало6
Война Германии против Советского Союза 1941–1945. C. 80.

Во главе военной администрации стоял генеральный квартирмейстер верховного командования сухопутных войск. Общая ответственность за гражданское управление возлагалась на Имперское министерство по делам оккупированных Восточных областей.

Занятые немецкими войсками советские районы указом Гитлера от 17 июля 1941 года были разделены на рейхскомиссариаты, генеральные округа, области и округа, районы (уезды), во главе которых были поставлены рейхскомиссары, генеральные комиссары, гебитскомиссары и районные комиссары.

Имперский комиссариат «Московия» особенно беспокоил гитлеровцев. Он должен был, по их расчетам, состоять из семи генеральных комиссариатов: в Москве, Туле, Горьком, Казани, Уфе, Свердловске и Кирове. Для того чтобы «Московия» занимала как можно меньшую территорию, ряд областей с русским населением гитлеровцы собирались присоединить к соседним комиссариатам. Так, к «Остланду» (т. е. к Прибалтике), должны были относиться Новгород и Смоленск; к комиссариату «Украина» – Брянск, Курск, Воронеж, Краснодар, Ставрополь и Астрахань.

Захватчики хотели, чтобы исчезло само понятие «Россия». Гитлер неоднократно заявлял, что слова «Россия», «русский», «русское» необходимо навсегда уничтожить и запретить их употребление, заменив терминами «Московия», «московское»7
Цит. по: Загорулько М. М., Юденков А. Ф. Крах плана «Ольденбург». М., 1980. С. 119.

По мере наступления германских вооруженных сил в 1941 году вся оккупированная территория России была разделена немецкими властями на три зоны.

В первой, так называемой «эвакуированной зоне», глубиною в 30–50 км, непосредственно примыкавшей к району боевых действий, административный режим был наиболее строг и жесток. Все мирное население из этих районов принудительно отселялось в немецкий тыл. Переселенцы размещались в домах местных жителей или в лагерях, в нежилых помещениях, свинарниках, сараях. Питания в большинстве случаев они никакого не получали или получали самый минимум. Так, в Чудовском лагере Ленинградской области в 1942 году переселенцам давали только один раз в сутки жидкую баланду. Из-за голода и болезней в лагерях была очень большая смертность.

Из второй зоны жители не выселялись, но появление вне своих домов им разрешалось только в светлое время суток. Выход в поле по хозяйственным надобностям допускался лишь под конвоем немецких солдат. Такие зоны оккупанты часто создавали в районах активных действий партизанских отрядов и соединений.

В третьей зоне сохранялся общий режим, установленный нацистами на оккупированной территории.

Начиная с первых дней боевых действий, в прифронтовой полосе административные функции выполнялись непосредственно германскими военными комендатурами при помощи коллаборационистов: сельских старост и волостных старшин.

В тыловых районах создавались более усовершенствованные и разветвленные административные учреждения, но не объединенные, однако, в единую систему. Даже в условиях оккупации западных областей России нацисты не хотели создавать на этой территории какое-либо подобие государства-сателлита.

Но при этом, стремясь максимально подчинить себе население, нацисты создавали органы так называемой «новой русской администрации», к работе в которой они привлекали лиц, готовых сотрудничать с ними. Немецко-фашистские захватчики отлично осознавали, что только при действенной работе органов местного самоуправления можно успешно использовать потенциал оккупированных территорий.

С лета – осени 1941 года на оккупированных территориях России начался процесс создания пронацистских структур управления. Уже в первые недели оккупации немцы в обязательном порядке организовывали «съезды волостных и уездных бургомистров». На них проверялась укомплектованность органов «новой русской администрации». Официально в средствах массовой информации объявлялось, что целью подобных совещаний является «выработка порядка регулярного снабжения населения продуктами питания, топливом, организация судебной и административной власти, работа школ, больниц, ветеринарного и пожарного дела»8
ГАОО. Ф. Р-159. Оп. 1. Д. 8. Л. 23.

На практике же присутствующие на этих собраниях немецкие офицеры ориентировали, в первую очередь, «новых хозяев русских городов и деревень» на активное содействие в сборе продовольствия для германской армии и борьбу с силами советского сопротивления.

Наибольшее доверие оккупанты испытывали к людям, репрессированным при советской власти. Чекистские группы, действовавшие зимой 1941–1942 годов на территории Ленинградской области, докладывали в Центр о следующем: «Старосты подбираются из антисоветского элемента: бывших купцов, лиц духовного звания, предателей из числа финнов и эстонцев.

В городе Любань старостами назначены:

1. Словцов М. А. – бывший певчий клироса (староста города).

3. Егоров В. Н. – состоял в церковной двадцатке.

В деревнях Красногвардейского района старостами стали бывший торговец, бывший белогвардеец, эстонец, финн»9
Материалы архивной группы Академии ФСБ РФ «Органы государственной безопасно-сти СССР в Великой Отечественной войне». Коллекция документов.

Параллельно с этим в ряде районов (в первую очередь, на Псковщине, Новгородчине и Брянщине) силами партизан и подпольщиков в конце 1941 года удалось восстановить и сохранить органы советской власти.

Наиболее крупной территориальной единицей, созданной оккупантами, являлся административный округ. Так, были организованы Орловский и Брянский округа. Аналогичное значение имел и Псковский уезд. В Орле, Брянске, Новгороде и Смоленске существовали городские управы, а в Пскове – уездная управа. Эти учреждения подчинялись местным германским военным комендатурам. Управы действовали под руководством «городского головы», или «обербургомистра». Иногда оккупантами организовывались «выборы главами хозяйств» бургомистров (обычно из нескольких кандидатов, которые могли доказать, что будут верно служить «новому порядку»), но гораздо чаще их просто назначали немецкие власти.

Начальник окружного управления непосредственно подчинялся представителю немецкого командования и получал от него указания, приказы и распоряжения. Он обязывался сообщать нацистам о настроении и положении населения. На проведение любых окружных и городских мероприятий им должно было быть получено разрешение немецких властей. Этот чиновник являлся административным начальником всех подчинённых ему районных бургомистров и старост. Аппарат окружного управления делился на 9 отделов. Главным отделом считался общий. Он ведал вопросами суда, нотариата, подданства, загса, снабжения населения продуктами питания. К функции полицейского отдела относились организация полиции и её структура, противопожарная охрана и охрана зрелищных предприятий, адресно-паспортный стол, контроль за собраниями граждан. Третий отдел ведал финансами и налогами, их сбором и начислением. Остальные подразделения считались второстепенными. Реальной власти они не имели, и работа в них велась в основном на бумаге. К ним относились отделы, имевшие названия: «Воспитание, культура, культ», «Здравоохранение, ветеринарное состояние», «Шоссейное, мостовое и дорожное строительство», «Промышленность и торговля», «Сельское хозяйство», «Лесное и дровяное хозяйство»10
ГАОО. Ф. Р-159. Оп. 1. Д. 8. Л. 19–20 об.

В административном отношении крупные города делились на районы, как правило, в старых границах. В каждом городском районе создавались районные управы со старшинами во главе. В районных управах имелись следующие отделы: а) административный, б) жилищный, в) технический, г) финансовый.

Начальники отделов городской управы подбирались городским головой и с его характеристикой представлялись на утверждение германскому военному коменданту. В большинстве своем это были люди, в большей или меньшей степени обиженные советской властью. Например, Новгородским бургомистром стал историк Василий Пономарев, репрессированный в начале 30-х годов. Но были и люди, которые занимали определенное положение и при советской власти. Так, городским головой города Феодосии стал бывший активный член ВКП (б) Грузинов.

Инициатива создания местной русской администрации обычно исходила от немецко-фашистских военных комендатур, которые крайне нуждались в институте гражданской власти. Именно с этой целью в городах создавались управы. Они находились в непосредственном ведении нацистских военных властей. Однако были и исключения: в Феодосии органы местного самоуправления создала так называемая «инициативная группа» бывших работников горсовета11
АУФСБКО. Д. 437. Л. 158.

Но в любом случае все чиновники в обязательном порядке утверждались немецкими комендантами. В аппарате городского управления могло работать от 20 до 60 человек. В городах и деревнях представители коллаборационистской администрации занимали лучшие дома (естественно, из тех, где не обосновались какие-либо германские учреждения). Так, во Пскове управа находилась в непострадавшем от бомбардировок двухэтажном особняке в центре города. В нем было 30 просторных кабинетов для чиновников, а также поликлиника, зубоврачебный кабинет, столовая, склад, мастерская и хозяйственные кладовые12
За Родину. 1943. 28 марта.

Достаточно типичной для оккупированной территории России была история создания и функционирования Новгородской городской управы. На ее примере можно рассмотреть не только основные направления деятельности этого административного органа, но и дать объективную характеристику людям, там работавшим.

В августе 1941 года Новгород подвергся ожесточенной бомбардировке люфтваффе. Жители пытались спастись от фашистских бомб в подвалах своих домов или в пригородах – Колмово и Панковке. Последние практически не пострадали, чего нельзя сказать о центре. Получил повреждения и древний Софийский собор, построенный в 1050 году. Командованию Красной Армии не удалось организовать сколь-нибудь серьезной обороны города, и 19 августа 1941 года советские части отошли за реку Малый Волховец. Линия фронта стабилизировалась в двух километрах от города. Она была неизменной до января 1944 года. На Торговой стороне, непосредственно примыкавшей к линии фронта, находились только немецкие военнослужащие. На Софийской стороне, располагавшейся на другом берегу реки Волхов, продолжало жить местное население.

Первой в занятом немцами городе была создана городская управа. Ее организаторами в августе 1941 года явились Борис Андреевич Филистинский, Василий Сергеевич Пономарёв, Александр Николаевич Егунов и Фёдор Иванович Морозов. Все они в 30-х годах подвергались различным репрессиям со стороны советской власти13
За Родину. 1943. 28 марта.

Собравшись на квартире Филистинского, они узнали от хозяина, что по поводу создания «русской администрации» им получено предварительное согласие, так как он с немцами уже говорил и те поручили подобрать ему надёжных людей, желающих помогать новым властям. Для них была организована встреча с немецким военным комендантом Новгорода (офицер в чине майора), тот расспросил пришедших об их биографиях, времени проживания в Новгороде, наличии образования и о репрессиях против них со стороны советской власти.

Немецкий комендант приказал наладить порядок в городском хозяйстве и назначил городским головой Пономарёва, так как он был единственным из пришедших жителем Новгорода. Остальные обязанности члены вновь созданной управы распределили сами между собой. Перед уходом от немецкого коменданта все члены образованной городской управы получили специальные удостоверения на русском и немецком языках, где говорилось, что «предъявитель сего является русским администратором, утверждённым немецкой властью, и все обязаны оказывать ему содействие».

В первые недели существования Новгородской городской управы Пономарев и его помощники занялись подбором и наймом служащих, самостоятельно изыскивали средства для их содержания. Эта проблема была решена путём установления квартплаты и открытия столовой14
Там же. Л. 86.

С осени 1941 года были введены новые налоги – подоходный, с двора и за содержание домашних животных. Так, например, каждый владелец коровы должен был сдать в месяц 30 литров молока.

Располагалась управа в бывшем железнодорожном клубе им. В. И. Ленина. В конце 1941 года, накануне первой немецкой эвакуации, она перебралась в подвальные помещения, так как город подвергался сильным обстрелам и бомбежкам советских войск15
Там же. Л. 220.

Каждое утро городской голова был обязан приходить к немецкому коменданту с докладом о всех городских делах, о настроениях среди населения. Полученные от немецких властей распоряжения затем доводились Пономаревым до остальных членов управы.

Бургомистором Новгорода Пономарев пробыл до октября 1941 года. Можно предположить, что в условиях стабилизации линии фронта оккупанты решили с большей пользой для себя использовать его знания – профессионального историка и музейного работника.

В ноябре 1941 года бургомистром стал Федор Иванович Морозов. Практически весь первый состав управы был уволен. Новый руководитель формировал свою «команду» по принципу личной преданности ему. Оставшиеся не у дел коллаборационисты, недовольные своей отставкой, написали на имя немецкого военного коменданта заявление, в котором они обвиняли Морозова и его окружение в злоупотреблении служебным положением, незаконном обогащении и разложении в быту.

После этого «сигнала» все зачинщики, пять человек, были вызваны к коменданту. Последний, вначале поругав их за склоку, согласился вновь принять на работу кого-либо из бывшего состава управы для негласного контроля за Морозовым и его окружением. Эти функции были возложены на А. Н. Егунова, который совмещал их с руководством отделом народного образования.

Примерно дней через десять после этого, 17 декабря 1941 года, Морозова убил испанский солдат. Произошло это при следующих обстоятельствах. В городской управе была организована выдача молока служащим управы, детям и беременным женщинам – по литру на человека. За молоком стали приходить и испанские солдаты, но так как его было мало, отпускалось оно им с большим неудовольствием. На почве этого случались частые недоразумения. В один из дней, когда испанские солдаты вновь пришли за молоком, Морозов находился в нетрезвом состоянии. Недовольный тем, что из-за испанцев сотрудникам управы остается мало молока, бургомистр начал с ними скандалить. Морозов кричал по-русски, а испанцы – на своем родном языке. В ходе этой перепалки бургомистр стал толкаться и спустил солдата «Голубой дивизии» с лестницы. Оскорбленный испанец выхватил пистолет и двумя выстрелами убил Морозова16
Там же. Л. 60–60 об.

Третьим бургомистром Новгорода стал Дионисий Джиованни, бывший директор опытной станции в Болотной, по национальности итальянец. На этой должности он пробыл до апреля 1943 года. Джиованни, как и Пономарев, подписывался под документами как «профессор»17
Там же. Д. 42015. Л. 32.

Новгородская городская управа с декабря 1941 года располагалась на станции Болотной и стала называться Новгородской районной управой. Большинство жителей Новгорода тогда же были эвакуированы из города, так как ожидалось наступление Красной Армии. Летом 1942 года часть горожан вернулась. Немцы не препятствовали возвращению тех, чьи дома находились на Софийской стороне.

Последним бургомистром Новгорода стал Николай Павлович Иванов. За свою работу от немецкого командования он получал 68 марок и рабочий паек. Согласно инструкции, полученной им от немцев, он был обязан: взять под жесткий контроль все население города; по приказам немецкой комендатуры выгонять население на работы для германской армии и произвести паспортизацию всего взрослого населения города18
Там же. Д. 1/7188. Л. 12.

Летом 1943 года все новгородцы получили немецкие паспорта. Одной из первоочередных задач, поставленных оккупантами перед городской управой, было поддержание в порядке автомобильной дороги Новгород – Ленинград. Были составлены списки жителей, которые постоянно направлялись на дорожные работы. Люди разбивались на бригады, и бригадиры отчитывались о проделанной работе непосредственно перед немцами. Тех же, кто уклонялся от работ, бургомистр имел право отводить в комендатуру и сажать под арест.

При Иванове все население города в ноябре 1943 года было выселено за линию немецкой обороны «Пантера» – в Прибалтику. Н. П. Иванов оказался единственным из бургомистров Новгорода, кого удалось привлечь к уголовной ответственности. В августе 1945 года он был арестован советскими органами государственной безопасности и осужден на десять лет лагерей19
Там же. Л. 181.

Правда о войне. Жизнь в оккупации.

Часть – II.

В книгах и фильмах про войну – много вранья как про немцев так и про наших….

В данной главе: Июль 1941 – сентябрь 1943 годов.
Два года и два месяца жизни в оккупации семьи моего деда, отца, родных, близких и земляков.
Смоленская область, Починковский р-н, старинная (помнящая Наполеона и не только) деревня Грудинино.

Что есть история…? – правда победителей.
Вот только эта историческая правда – Истинной Правде у нас очень часто не соответствует.

Частички той Истинной Правды, неугодной и неудобной, а потому извращённой или откровенно запрещённой к какой бы то ни было огласке – я и поведаю вам в этом и последующих своих повествованиях.

Почти все мои корни по обеим родовым линиям глубоко уходят в историю славной Смоленской Земли.
Настрадались, эта землица и её добродушные и простодушные жители…,- натерпелись и нужды и горюшка….

Дед мой, по отцовской линии, Родченков Давыд Никифорович, родился в 1892 году, ещё при царе-батюшке. Повоевал в первую Мировую и в Гражданскую войны. Был он человеком верующим, строго соблюдал все посты и праздники, без вредных привычек (не пил и не курил, как впрочем, и все в моём роду по всем линиям), хорошо образован, общителен и обладал почти феноменальной памятью, с которой прожил без болезней девяносто один год!
У меня – память тоже… – Слава БОГУ! Многое из того, что мне пришлось слышать от деда, отца и его старших сестры и брата, а так же земляков – я и поведаю вам без прикрас и ретуши.

Правду и только Правду!!!

Войну ни кто не ожидал. Более того, как рассказывал дед, даже когда объявили об её начале, никто и не мыслил, что всего через три недели немцы займут Смоленск и Починок, и будут на этой земле властвовать более двух лет. Но перед приходом немцев – советская пропаганда изрядно постаралась, представляя их чуть ли не с рогами и копытами, едящими детей.
Местное население, и из нашей деревни в том числе, советские власти согнали на рытьё противотанковых рвов. Как раз между нашей деревней и Починком и проходила линия этой никому не нужной обороны. Починок сдали без боя, а немец шёл строго по дорогам, и ни одного танка в этих рвах так и не увязло. После войны почти все эти рвы снова заровняли, сейчас остались только два из них (в двух км. от нашей деревни) по старинной дороге на Починок. Время их почти не тронуло, они такие же глубокие с крутыми краями. В одном из этих рвов, лисицы понарыли очень много своих нор, этот ров практически превратился в лабиринт из лисьих нор, я ещё в детстве туда часто ходил на охоту, вечером взасидку на лисиц.
Ещё за неделю до прихода немцев, их самолёты, буквально как комары, висели в воздухе, постоянно атакуя отступающие колонны наших войск. Это, не столько отступление, сколько скорее бегство, было паническим. Наши войска и власти, уходя на восток, побросали всё…, и в числе прочего, продовольственные, вещевые и иные склады, в рай центре Починок, остались под замками, но без охраны. Хотя ни какого мародёрства не было,- иной тогда был народ, до чужого добра не охочий, но и своё, трудом нажитое – ценивший и сберегавший.
Когда шли бои под Смоленском, и тихими вечерами хорошо была слышна артиллерийская канонада – в нашей деревне уже никто не сомневался, что со дня на день немец придёт и к ним. И конечно же люди боялись их прихода.
Мои дед, и мой отец Родченков Иван Давыдович (1931 года рождения, самый младший в семье), очень хорошо помнили, как в деревню въехали первые немцы.
Первыми, ясным погожим июльским утром, въехали в деревню несколько мотоциклистов (видимо разведчики), а уже за ними боевая техника, грузовики с солдатами и легковые машины с офицерами.
В кино часто показывают, как немцы, войдя в деревню – начинают её грабить,- гоняются за курами, тащат свиней и коров из сараев…,- ничего подобного на самом деле не было! Немец вошёл культурно.
Большинство техники проследовало по деревне, даже не остановившись. В деревне остались только одна легковая машина с офицером и грузовик с несколькими солдатами, а так же мотоциклисты.
Как вспоминал дед, к нашему дому тоже подъехал мотоцикл. Немец постучал в окно и сказал,- хозяин, выходи. Дед вышел на улицу. Немец на плохом русском языке сказал, что комендант приглашает всех взрослых людей собраться на собрание у сельсовета через чес, сел на мотоцикл и уехал. Когда дед пришёл к сельсовету, там уже собралась почти вся деревня. На сельсовете уже развивался немецкий флаг, но вывеску «Сельсовет» - никто не трогал. На крыльцо вышел немецкий офицер и на хорошем русском языке обратился к собравшимся. Он сказал, что является комендантом и назвал свои звание и фамилию, но поскольку для русских, его имя будет не привычным,- сказал, что все могут называть его просто Рудик. Так все его в дальнейшем и звали. Внешность коменданта была довольно-таки добродушная, а в поведении, никакого высокомерия и гордыни не было и, как вспоминал дед, у многих сильный страх от сердца отошёл. Он сразу успокоил людей, сказав, что ни их дома, ни их хозяйства – ни кто не тронет, а более того,- все они теперь находятся под защитой немецких властей.
Далее он спросил,- кто является председателем колхоза? Но председатель, будучи партийным, со своей семьёй убежал с отступающими войсками, о чём и сказали немцу. Тогда он спросил, а есть ли здесь кто из бригадиров колхоза? Приятель моего деда Герасим (фамилию его называть не стану) по прозвищу Граська сказал,- я был бригадиром местной бригады. Немец сказал, - значит ты и будешь старостой колхоза. Он подошёл к Граське и спросил, как его зовут. Граська назвал свои имя и фамилию. Немец молча стал пристально всматриваться в лицо бригадира…. Все окружающие тоже насторожились, готовясь к худшему. Далее комендант спросил,- не воевал ли Герасим в Первую Мировую войну? Герасим растеряно ответил, что,- да, воевал, но попал в плен и до конца войны жил в плену в Германии в качестве работника у одного из немецких фермеров. Тут офицер произнёс название местности, имя фермера и спросил, - не знакомо ли это Герасиму? Граська ответил, что,- именно там он и прожил свой плен, и тихо поинтересовался, как офицер об этом догадался? Немец громко рассмеялся, обнял Граську даже приподнял над землёй, расцеловал его и сказал, что он сын того самого фермера, у которого Герасим жил в плену, и что это именно он научил его, Рудика, русскому языку, на котором он сейчас и говорит. Граська там вообще расплакался, и они начали вспоминать, как жили вместе, а Рудик про своего старого отца ему рассказывал.
А ведь интересные порой у судьбы повороты бывают. Как я описал здесь – так всё тогда и было! Люди все тогда воспаряли духом, надеясь, что раз комендант с их земляком старые и добрые знакомые, то и других жителей немцы не обидят.
Граська рассказывал, что из лагеря военнопленных – его сразу же забрал к себе в хозяйство местный фермер, отец коменданта, что обращались с ним в семье немца – хорошо, он жил в их доме и ел с ними за одним столом.
Но недолго эти двое предавались воспоминаниям. Немец быстро пришёл в себя и приступил к обязанностям коменданта.
Он сразу объявил, что колхоз распускать никто не будет, а называться он будет «коллективное хозяйство». - Вы все, - сказал комендант, - как работали, так и работайте дальше, но уже шесть дней в неделю и воскресенье обязательный выходной день, только теперь платить за ваш труд вам будут не «палочками» на листе в тетрадке учёта трудодней, а немецкими деньгами. Далее он сказал старосте, что пришлёт к нему солдата, что бы они всё имущество колхозное описали и список отдали ему. Всё колхозное имущество,- сказал комендант,- и плуги и хомуты и бороны – должно оставаться в сараях на своих местах, а за воровство, будут суровые наказания.
Далее комендант сказал, что если у кого будут какие проблемы или вопросы – могут обращаться к старосте или к нему лично. Вопросов в тот день никто задавать не стал. Граська пошёл с немецким солдатом описывать колхозное имущество, а все остальные жителей разошлись по домам.

В тот же день, только успели пообедать, рассказывал дед, к дому подъехала машина. Солдат, вошедший в дом, спросил хозяина, и сказал деду, что в его доме с сегодняшнего дня будет проживать их комендант. Нет, согласия на это проживание – немец у деда не спрашивал, он вежливо но твёрдо проинформировал об этом как о неизбежном факте. Наш дом в деревне был одним из лучших, добротным, новым и просторным. Да и хозяйство у деда (до коллективизации) было крепким.
Сейчас, а особенно ранее, как и про войну, так и про первые годы жизни после революции – Правду скрывали. А вся суть той Правды в том, что Ленин, огласив лозунг «Земля - крестьянам, заводы - рабочим» – сдержал это обещание! Землю крестьяне (кто хотел на ней работать) получили в тех объёмах, которые они смогли обрабатывать. И каждый желающий мог завести такое хозяйство, на которое у него хватило сил содержать. Дед мой этим воспользовался, да вот пользовался своим трудом нажитым добром, недолго,- Ленин умер, а Сталин объявил коллективизацию,- всё отобрав – загнал всех в колхозы,- но эта тема уже совсем другого рассказа….
Мы же вернёмся в тот июльский день 1941 года. Немец, объявивший о дальнейшем проживании в нашем доме коменданта, вежливо попросил указать место, куда можно поставить кровать и тумбочку.
Должен так же отметить, что показанное в советских фильмах про войну то, что немцы выгоняли жителей из их домов, и те жили: кто в сараях, кто в банях – есть враньё!
Немцы, как солдаты так и офицеры, жили по домам («по хатам», как у нас говорили) местных жителей, но по рассказам моих земляков, не только в нашей деревне, но и во всей округе – ни одну семью из их дома не выкинули.
Солдат вышел и вскоре вернулся с другим солдатом,- они внесли в дом кровать, постельные принадлежности и шкафчик с тумбочкой, и установили всё на указанное дедом место. Сказав, что комендант будет к вечеру – ушли.
Мои отец и дед очень хорошо помнили, как вечером к дому подъехала легковая машина и в дом вошёл офицер. На плече у него висел автомат а в руке был портфель. Он поздоровался, положил портфель в тумбочку, а автомат повесил на спинку кровати. Дале он спросил у деда, какая у него семья. Дед сказал, что жена умерла несколько лет назад, а он живёт с престарелой матерью и тремя детьми. Немец спросил,- а где все остальные его домочадцы? Дед сказал, что мать и двое старших занимаются хозяйством, а младший (указав на моего отца) здесь. Немец улыбнулся моему отцу и подозвал его к себе. Отец вспоминал, что ему страшно было, но он подошёл к немцу. Тот погладил отца по голове и, указав пальцем на автомат, сказал,- не трогай это, посмотрев на деда – добавил, что бы и другие дети не трогали. Этот автомат, как вспоминал дед, так два года и провисел на спинки кровати, пока немцы не отступили. Затем немец достал свой портфель, вынул из него шоколадку и протянул ей моему отцу. - Бери это тебе, ешь,- сказал немец. Детская память очень хорошо хранит в себе все, даже порой мельчайшие, подробности ощущений и переживаний. Отец хорошо помнил ту пропаганду, в которой немцы выставлялись как лютые звери. Отец рассказывал, что у него в душе было чувство, будто эта шоколадка отравлена, и он отрицательно покачав головой, ели слышно сказал, что не хочет…. Немец видно был не глупым человеком и сразу понял, в чём причина отказа. Он рассмеялся, развернул шоколадку, отломил кусочек и, сунув его себе в рот - начал жевать. Далее улыбаясь, он снова протянул шоколадку отцу. Тут уже отец сообразил, что это не отрава и взял у немца его гостинец.
Разумеется, жизнь в оккупации сахаром не была, и как бы хорошо не относились оккупанты к мирному населению, а война – есть война…. От офицера много хлопот было в доме. Нет, он ничем жить не мешал и не докучал, питался он с немцами отдельно, не дома у нас, но продукты очень часто приносил и отдавал их матери моего деда, как хозяйке дома. Эти немцы, что жили в деревне, были судя по всему из тыловых частей, и они знали всю деревню и их все уже со временем знали в лицо. Но через деревню часто проходили строевые части вермахта, какие на передовую, какие обратно на отдых. И у коменданта часто допоздна засиживались офицеры этих частей. Когда у Рудика были такие гости (а были они довольно часто) он просил их не беспокоить…. По долгу они сидели за глотком коньяка и немыслимыми для русских людей бутербродами, и на немецком языке о чём-то разговаривали. Деда удивляло то, что плеснув в рюмку менее 50 грамм коньяка, они смаковали его весь вечер, закусывая многослойными толстыми бутербродами, в которых хлеба было только тоненькая полоска внизу. За все 2 года, дед вспоминал, он не видел никого из этих немцев пьяными. Их солдаты, притом всех проходящих через деревню частей, всегда были чистыми, опрятными и подтянутыми, деду казалось порою, что они какие-то холёные, даже идущие с фронта на отдых.

И что для многих будет удивительно,- в конце лета Рудик объявил всем жителям, что бы те готовили детей в школу, так как первого сентября, как и прежде, начнётся учебный год. Заниматься дети будут в прежних школах с прежними учителями. Предметы изучались прежние, только добавился немецкий язык. Мой отец в этой школе 2 года и отучился. Более того, даже если чей-то отец воевал в красной армии, это в вину не вменялось, его дети могли полноценно посещать школу. Это не выдумка и не фантастика – это запертая за семь замков Правда! И мой отец и дяди с тётями как и все их сверстники, учившиеся в той оккупационной школе – рассказывали о том, что каждое утро перед занятиям – учителя и дежурные старшеклассники проверяли у учеников: чистоту одежды, ушей, и волос на наличие вшей, а в классе был журнал гигиены класса, где напротив каждого ученика – ежедневно делилась соответствующая отметка. В тех школах не только давали знания, но и приучали к Человеческому облику и порядку. Тут будет весьма к месту вспомнить сюжет из советского кинофильма о войне и оккупации, где старенькая учительница, у себя дома вечером при свете керосиновой лампы, почти шёпотом учила деревенских детей, а заслышав за окошком шаги – сразу испуганно гасила лампу. Для чего было нужно опускаться в сценарии фильма до такого откровенного и беспардонного вранья?! – вывод здесь может быть только один,- чтобы «белое» выдать за «чёрное».
И вот теперь, Я хочу обратиться с вопросом ко всем, ещё не растерявшим свои мозги, Людям,- если Гитлер и впрямь планировал уничтожить славянскую нацию, то какая немцам была нужда тратить солидные средства на обучение русских детей???!!! Они и школы содержали и учителям жалование платили. И очень мне хочется сравнить те годины с нынешним лихолетьем,- а вот и (живой ныне) пример для сравнения: в соседней деревне Поляны живёт паренёк, ему уже исполнилась семнадцать лет, НО (!) он не окончил ни одного класса ни какай школы!!! В ближайшую, Переснянскую среднюю школу (в которой и я заканчивал 9 и 10 классы) пешком не находишься, до неё около 10 километров. Раньше мы ездили туда местными четырёх вагонными дизель поездами, которые как раз ходили к началу и через час после окончания занятий. Но уже боле 15 лет почти все эти поезда отменены властями из-за ненадобности ИМ. Я спрашивал у Егора (отца этого паренька),- неужели невозможно было переправить сына к каким ни будь родственникам, где есть по близости школа, что бы парень получил образование? – А где взять деньги? - ответил мне вопросом Егор, - работу найти невозможно, так как её вообще нет, совхоз и все предприятия в округе развалили,- мы тут не живём а выживаем. Властям – на нас наплевать,- а на какие шиши я соберу парня в школу…???
Вот и сделайте вывод, Люди Честные и добрые, КТО Истинно преследует цель уничтожить Русских и русскую культуру на Руси?!! Кто-то из вас, возможно скажет, что это лирика местного значения…. Что ж – вернёмся к истории.

Время шло. Старики и взрослые всё, как и прежде с опаской откосились к оккупационному режиму, а вот молодёжь…, молодёжь быстро попривыкла…,- эти везде найдут повод для веселья и даже способ его реализовать. Такое понятие как «Комендантский час» в деревнях отсутствовал, можно было гулять всю ночь на пролёт. Деревня наша была большая, крестом четыре улицы. Были свои и школа и клуб и магазин. Но клуб с керосиновыми лампами молодёжь вскоре перестал привлекать. Возле деревни проходила, и проходит ныне железная дорога «Рига – Орёл». И недалеко есть место среди местных называемое «Котлован» - там находится железнодорожный мост. Во время войны немцы охраняли его, там базировался специальный отряд солдат, по окраинам стояли зенитки, но главное,- всю ночь на мосту горел электрический свет. Поезда ночью, из-за боязни партизан, почти не ходили. Вот там и собиралась местная молодёжь, устраивая танцы под гармошку. Немцы этому не препятствовали, а порою и сами принимали участие в этом веселье. Насколько всем местным было известно, за всю оккупацию никаких изнасилований в наших окрестностях не было. Хотя немцы жили по домам и даже у многих хозяек, у которых мужья были на фронте. Мораль в те годы в деревнях была на высоком уровне, но встречались и исключения…. И опять же не гадая о сути причины – но некоторые рожали от немцев детей. В нашей деревне была одна такая…, про которую все знали, что своего младшего, она родила от немца. Когда отступили немцы – частенько местные хлестали ей по глазам, спрашивая,- Маша, вот придёт твой мужик с фронта, как ты ему своего Витьку предъявишь…? Но её мужик – не вернулся с фронта,- и после освобождения она получала пособие от советской власти «по потере кормильца» и на этого Витьку в том числе.

Разумеется, дети в те нелёгкие для моих земляков годы, рождались не только от немцев,- это было скорее исключением. Жизнь человеческая протекала почти как обычно,- люди встречались, любили, и так же как и прежде справляли свадьбы. Но и без свадеб многие овдовевшие женщины, или даже солдатки, устраивали свою (хоть и не совсем семейную), семейную жизнь.
Вся суть этого дела в том, что почти сразу же, как немцы заняли рай центр Починок, на его окраине, как раз там, где сейчас находится воинская часть «Ёлки» немцы оборудовали лагерь для военнопленных. Комендант Рудик на очередном собрании объявил сельчанам, что, те могут сходить туда и если у кого в этом лагере обнаружится сын, муж или просто родственник – местный житель должен обратиться к нему с документом подтверждающим родство. Тогда он, комендант, напишет расписку, по которой этого пленного родственника отпустят из лагеря домой. Не удивляйтесь, но это было так!
Не знаю точно почему, но скорее всего они делали это по той причине, что уже через месяц, после начала войны – наших пленных у них было уже около четырёхсот тысяч,- прокормить и ещё охранять такую массу людей было не просто, вот и избавлялись они от них под всякими благовидными предлогами, да и работать на оккупированной земле кому то было нужно, хотя я здесь могу и ошибаться. А может так они поступали потому, что тоже были людьми и в русских видели таких же людей. Сложная штука – Жизнь…, и Человек – далеко не прост.
Но в расписках от комендантов не всегда была нужда – порою женщины обходились и без них. Именно об одном из таких случаев, часто, с весёлой иронией, рассказывали у нас в деревне на посиделках.
Была у нас, тогда молодая солдатка, мужа её ещё перед самой войной в армию забрали. Я её уже взрослой помню…. Ох и разбитная, огонь-баба даже в зрелых годах была.
Вообще же в те, довоенные времена, до армии почти никто из ребят не женился, к семейной жизни относились очень серьёзно, оттого и разводов не было, во всяком случае, я таковых не припомню. А сейчас же – среди моих сверстников только один (нет, это не я) с первой и единственной женой прожил жизнь.
В общем – окрутила Катерина паренька из соседней деревни, да и женила его на себе. И года не пожили – призвали мужа в армию.
Как я уже писал ранее – жизнь в оккупации мало чем отличалась от прежней, люди жили и работали. По воскресеньям, в выходные дни в Починке, как и прежде, был рыночный день, устраивались и ярмарки. Сельчане ездили туда,- кто продать чего из садово-огородного урожая или иного…, а кто – чего прикупить…. И вот в один такой воскресный осенний день, эта солдатка Катерина, взяла у старосты подводу (лошадь с телегой) и отправилась поутру в Починок на рынок. Набрала овощей разных и корзинку куриных яиц для продажи. Да только не заладился торг в тот день у Катерины, и картошку мало покупали а к яйцам (которые сами немцы первыми охотно раскупали) – вообще никто не подошёл,- может не повезло, но скорее – судьба…!
Рынок тогда не далеко от лагеря военнопленных находился. Возвращалась Катерина домой мимо лагеря проезжая. Уж не знаю как и почему, но засмотрелась она на одного пленного солдатика, и остановила лошадь. Может жалость в сердце пробудилась, а может натура бабья взыграла, - не ведомо мне – но только подошла она к колючей проволоке, за которой сидел этот пленный и заговорила с ним. Немецкий солдат охранник, увидев это – подошёл к ней. Русского языка он не знал и заговорив на своём, начал пальцами указывать то на неё, то на пленного, ну и Катерине ничего не оставалась, как общаться таким же образом. Видимо каждый из них там понимал то, что хотел понять. Только немец, посмотрев на телегу где лежала корзина яиц, сделал пленному знак рукой, что бы тот вставал и шёл к воротам лагеря, которые находились рядом, сам немец пошёл в ту же сторону. Затем он вывел пленного из лагеря и, подведя к Катерине – указал рукой на корзину с яйцами. Здесь Катерина поняла немца так – как и нужно было. Она взяла корзину и протянула её немцу, а тот слегка толкнув пленного на телегу, принял корзину и ушёл один восвояси. По словам самой Катерины – всё было именно так. Хотя и другие жители на посиделках часто это вспоминали, только уже с продолжением,- и вот как это продолжение звучало. Видим (рассказывали бабы) едет на подводе Катерина, а рядом с нею: худой, заросший, весь в лохмотьях паренёк сидит. Бабы, как известно, никогда не упустят момента, кого бы то ни было поддеть, а уж при таком раскладе….
- Ты, где это, Кать, такого захудалого попутчика подобрала? - сострила громко одна молодуха.
- Да в лагере, у немца на корзину яиц выменяла, будет у меня по хозяйству помогать, - не замедлила ответить Катерина.
- Эх, Катька, не похожа ты что-то сегодня на себя – явно продешевила, корзину отборных яиц – на два тощих променять…, - съехидничала в ответ молодуха.
- Погоди уж…, – вот отмою, откормлю…, – вы все мне ещё не раз позавидуете…, - смеясь ответила Катерина, увозя домой не принявшего участия в бабьей перепалке, паренька.
И ведь верно,- отмыла, откормила и даже через год сына от него родила. Но как только наши, в сентябре 1943 года, освободили Починок – этого Катькиного сожителя сразу же забрали в армию. И больше в деревне – ни его самого, ни весточки его – никто никогда не видел и не слышал,- толи погиб на фронте, а толи…. Законный муж Катерины – тоже с войны не вернулся, и хоть была она бойкая да весёлая – никто на ней уже не женился,- так одна сына и растила. В глаза паренька-сироту никто не обижал, но за глаза в деревне – частенько по прозвищу «Катькин байстрюк» называли, но это – не со зла….
И таких случаев, когда немцы просто отпускали пленных – было у нас не мало.

В быту немцы вели себя по нашим меркам – более чем воспитано. И дед, и другие сельчане рассказывались, что они как будто придерживались принципа: «Если человек работает – не мешай ему». Дед вспоминал,- много раз они приходили покупать у нас молоко,- придёт немец с котелком, а мать ещё корову доит,- он не мешает, не торопит. Удивительно, что у них почти у всех были губные гармошки, которые они постоянно не только носили с собою, но и при каждом удобном случае играли на них. Видя, что хозяйка ещё не закончила доить корову – он сядет на лавочке, вынет из кармана гимнастёрки губную гармошку и наигрывает на ней разные мелодии. Помню в детстве, я с одной такой гармошкой игрался, её моему отцу один немец подарил, да вот запропастилась она куда-то. Как только хозяйка подоит корову, немец убирал свою гармошку, подойдя к хозяйке говорил,- матка млеко битте. Она наливала ему в котелок молока, он непременно говорил,- денке, и вручал ей денежку, стоимость этого молока. У деда была своя пасека, и когда он качал мёд, то немцы, прознав про это, тоже приезжали к нему покупать мёд. Так же, дед рассказывал,- сколько бы я ни занимался с пчёлами или медогонкой – пока не закончил свою работу, ни один немец меня не потревожил, не отвлекал и не помешал в работе.
А вот за покупками к деревенским жителям, немцы приходили и приезжали почти каждый день и далеко не только свои местные. Дело в том, что немецким солдатам и офицерам часто давали отпуска, и они перед отпуском ездили по деревням, скупать куриные яйца и увозили их с собою в Германию. У нас в стране пред войной были в дефиците обычные швейные иголки, как для машинок, так и простые. Немцы знали об этом, и им из Германии присылали эти иголки, а они их обменивали у местного населения на яйца. Хотя выбор был всегда за продавцом, он мог взять плату иголками, а если иголки ему были не нужны – немец рассчитывался деньгами.
Никаких грабежей и воровства от немцев у нас никто припомнить не мог.

Летом, когда было жарко, немцы по деревне ходили полураздетыми, в трусах (так местные жители называли шорты) и пилотке. Винтовки с собою не носили (они, как и автомат коменданта, лежали в домах по месту проживания солдат), только пистолет на ремне, и часто, по насколько раз в день купались с ребятишками в озере, видимо непривычной для них наша летняя жара была. И у всех простых солдат были велосипеды, которым деревенские ребятишки сильно завидовали.
У меня в доме на чердаке ещё лежат остатки того самого велосипеда, с блестящим хромированными щитками и такой же хромированной динамкой на передней вилке колеса, а так же пластиковой фарой сиреневого цвета,- особенность этой фары в том, что в ней находились две лампочки и сверху переключатель, на ближний и дальний свет. В детстве я эту фару на свои велосипеды устанавливал, на завись другим ребятам, а вот динамка – не работала, она отцу долго послужила, а до меня не дожила, свои отечественные ставить приходилось.

Очень уж они, немцы, во всём любили порядок. Не любили грязнуль,- то что человек бедно и простенько одет – они не порицали,- пусть у тебя будут старые, застиранные брюки и рубашка, но что бы они всегда были чистыми.
И очень уж они не любили, если кто пытался куда-то проскользнуть без очереди. Мой отец и дед часто рассказывали про один случай, присутствовать при котором им довелось. Я уже выше писал, что наши отступая – побросали всё. В Починке были большие продовольственные, вещевые и иные склады.
Выросшим на советской пропаганде и не знавшим Истиной жизни в оккупации, возможно покажется неправдоподобным и даже диким тот фат, что ничего из этих складов немцы не разворовали. Тем не менее – это факт!!!
Комендант Рудик собрав людей на очередное собрание, объявил,- в райцентре от советских властей осталось в складах много товара. Всё это вами заработано и принадлежит вам,- сказал он,- а стало быть всё будет разделено подушно, по семьям и каждый из вас получит свою долю от всего. Вам дополнительно будет объявлено, когда подойдёт очередь вашей деревни, и вы сможете получить и вывезти свою долю добра. Для этого вам будут выделены подводы.
Всё так и сложилось, немцы сдержали это заверение. Отцу довелось поехать вместе с дедом, и они рассказывали, когда пришла очередь отовариваться нашей деревне,- староста с утра приготовил подводы, на которых от каждой семьи поехали люди за своей долей. Уж как высчитывали немцы эту долю – никто не знал, но люди действительно получали на складах муку, крупы, мануфактуру и прочие товары по спискам, которые были у немцев к их приезду.
Очередь у складов, где отоваривались жители не только одной нашей деревни – была большая. Дед и отец рассказывали, что вдоль очереди ходил солдат с винтовкой, как видно следил за порядком. Один из мужиков решил пролезть без очереди. Немец это увидел и за руку отвёл в сторону этого наглеца. Тот, немного подождав, снова повторил прежнюю попытку,- немец это снова заметил и уже схватив за шиворот телогрейки – отшвырнул мужика прочь от очереди. Но и мужик был видимо упёртым, и решил добиться своего. Выждав пока немец отойдёт – он снова влез впереди очереди. Немец, подойдя в очередной раз к голове очереди – узнал этого наглеца и тут же сняв с плеча винтовку – со всего маху ударил мужика прикладом в спину. Мужи, громко крякнув – упал лицом в грязь, но через несколько секунд начал подниматься. Немец, наблюдавший за ним, что-то выкрикнул на своём языке, и ещё с размаху ударил мужика уже ногой в зад, тот снова споткнувшись, почти на четвереньках поковылял к своей телеге. Взобравшись на телегу, он видимо понял, что дальше может быть намного хуже – дёрнул вожжами и ни с чем, уехал восвояси.
В этом абзаца, как вы уже наверняка поняли, я поведал вам не только о приверженности немцев к их знаменитому на весь мир порядку, но главное, рассказал о том, что они не только не разграбили склады, но бесплатно раздали местному населению всё то, что по совести немцам не принадлежало.

Если у кого-то сложилось мнение, что в нашей деревне немцы устроили рай, то спешу разуверить его. Война – это всегда и везде война. Были у нас и те, кто ушёл в партизаны и воевал в отрядах до прихода наших. У деда была родная сестра Ульяна. Замуж она вышла за местного Василия Гришкина, дом их был как раз напротив нашего, только через дорогу, было у них двое сыновей. Её мужа, Василия, перед самым приходом немцев, ещё успели призвать в красную армию, а старший сын Николай, как только пришли немцы – почти сразу ушёл к партизанам. Здесь я должен сделать одно важное пояснение. Как-то недавно в одной из теле передач, с темой о трагическом начале войны, относительно громадного числа наших пленных в первые месяцы войны – один исследователь заявил, что это число было столь высоким ещё и из за того, что в лагеря военнопленных попадали и мирные жители – молодые парни. Да, это действительный факт, который я готов подтвердить! К чему я здесь о нём…? – да к тому, что и этого моего дядю Николая (двоюродного брата отца ушедшего в партизаны) постигла та же участь, и даже дважды постигла. Вся суть этого в том, что в 1941 году у красноармейцев не было никакой причёски и все они были стрижены (под Котовского) на лысо. Стоило немцам увидеть лысого молодого парня – и дорога в лагерь для военнопленных ему была гарантирована. Июль 1941 года был жарким и Николая, перед самым приходом немцев, угораздило постричься на лысо. Парень он был крепкий и рослый, и в свои 17 лет выглядел значительно старше. Как только пришедшие немцы его увидели – тут же с возгласом «Рус солдат» под конвоем отвели в комендатуру. Там на счастье вместе с комендантом находился и староста Граська, который объяснил Рудику, что это не солдат а местный парень, и Рудик приказал своим солдатам его больше не трогать. Но чрез каких-то 2-3 дня через деревню проезжала колонна немцев а Николай в это время шёл по улице. Первый же грузовик остановился возле него и солдаты, затащив Николая в кузов – увезли с собою. Хорошо что одна деревенская женщина это увидела и рассказала о случившемся его матери Ульяне. Ульяна сражу же нашла моего деда а тот поспешил к Рудику. Рудик выслушав суть беспокойства – сразу понял в чём дело. Он написал записку и дав им подводу – направил их в Починковсикий лагерь для военнопленных. Именно там Ульяна с дедом и отыскали Николая, и по записке коменданта – забрали его домой. Не прошло и недели, как ситуация с «пленом» у Николая повторилась один в один. Он с ребятами купался в озере к которому подъехала машина с не местными немцами,- и снова с возгласом «Рус солдат» его затащили в машину и увезли. Ребята рассказали его матери о случившемся, и та снова побежала к Рудику, и вновь с запиской от него поехала в лагерь военнопленных где Николай и дожидался её. Как вы уже наверняка догадались – для Николая это было сильным потрясением и, не дожидаясь пока его так же по ошибке снова заберут или чего хуже, пристрелят – он и ушёл к партизанам.
Самое удивительное, что партизанский лагерь поначалу находился не так уж и далеко от деревни. Я хорошо знаю то место,- там ещё хорошо видны остатки землянок и окопы вокруг лагеря. Хотя окопами, в военном смысле этого слова, эту канаву сложно назвать. По военным правилам окопы роются не прямыми, а зигзагами, что я так же видел в местах нашей обороны, где проходили сильные бои. Эти же – были просто четыре прямые канавы, составляющие сплошной квадрат вокруг лагеря из землянок. Непонятно почему, но как только наши войска освободили Смоленщину от немцев – приехали наши сапёры и взорвали все землянки, как в этом, так и в двух других известных мне таких же лагерях. Не сделай они этого – сейчас там мог бы находиться подлинный музей партизанской славы.
Как я уже сказал – лагерь был недалеко и партизаны по ночам не редко приходили проведать своих родных. Знали об этом и немцы. И не только знали, но и устраивали весьма частые засады, в ожидании ночных гостей из леса. Как рассказывали старики, местные немцы в этих засадах участия не принимали, а ближе к ночи немецкие солдаты приезжали из гарнизона, что стоял в Починке. Немцы уже хорошо были осведомлены о том, кто и из каких домов (семей) находится в партизанах. Именно у этих домов они и устраивали засады на всю ночь, а утром уезжали. Дед рассказывал, как однажды уже в сумерках к нашему дому подошли несколько незнакомых немцев с автоматами, которые разошлись по саду, а один из них залез на старую ветвистую яблоню. Когда пришёл Рудик, дед спросил его, - что это какой-то солдат у нас в соду на яблоне сидит. Комендант прямо ответил деду, что сегодня облава на партизан, а поскольку дом его сестры, сын которой находится в партизанах, расположен напротив – то возможно, что партизан будет идти домой с другой стороны улицы, а стлало быть как раз через наш сад, где его и поджидает засада. Но за всё время оккупации эти засады ни разу не увенчались успехом. Ни одного партизана (из местных деревенских) немцы так и не поймали.
А вот один трагический случай – произошёл. И коснулся он как раз нашей семьи, точнее сестры деда – Ульяны. Поздней осенью 1941 года была очередная облава на партизан. Причём приходили ненцы всегда без предупреждений, очень тихо и почти незаметно, в густых сумерках, так что жители тех домов, у которых устраивались засады – порою о них и не знали. Так случилось и в то роковое утро. Возле дома Ульяны стоял сарай с сеном (пуня по местному) и возле сарая ещё стожок. Немец устроил свою засаду как раз на этом стожке. Поздней осенью светает поздно, а встают в деревне всегда рано, ибо нужно справиться с хозяйством, подоить корову и накормить скотину. Ульяна залезла на сенной сарай, что бы набрать сена для коровы. Немец сидевший возле сарая на стожке, услышал шорох в сенном сарае и подумав, что это пришёл партизан – дал очередь из автомата и застрелил Ульяну. Рудик деду сказал, что этот солдат застрелил его сестру по ошибке, приняв за партизана. Ульяну похоронили, а с немецким солдатом, убившем её, никаких разбирательств не было, во всяком случае, нам о них до сих про ничего не известно. Это был единственный случай у нас в деревне, когда немцы убили местного мирного жителя. Но вот то (как часто показывают в кино), что немцы преследовали родственников партизан и сжигали их дома – самое настоящее враньё. Младший сын Ульяны Пётр, двоюродный брат моего отца, благополучно дожил до прихода наших. В 1943 ему как раз исполнилось семнадцать лет и его уже перед зимой призвали в армию. Войну он, Гришкин Петр Васильевич, закончил в восточной Пруссии, вернулся с тремя ранениями, орденом Славы III степени и орденом Отечественной войны I степени, а так же с медалями. Он не только мой двоюродный дядя, но ещё и мой крёстный, крестивший меня в Смоленском Успенском Соборе. Вернулся с фронта он в свой родной дом, который немцы не сжигали. К слову сказать – это самый старый дом в нашей деревне, он построен был в 1914 году, ещё до революции, без фундамента, на дубовых сваях.
Красноречивым доказательством мною здесь изложенного – являются остатки того самого дядиного дома, рухнувшего от времени всего три года назад,- совсем немного не дожил этот дом до своего столетия.
Если здесь у кого-то сложилось впечатление, что партизаны у нас просто отсиживались в лесах – то это не так. Сиди они там безвредно – кто бы их стал ловить и устраивать на них засады…? Они как могли, воевали с оккупантами. У нас на железной дороге, между станциями Грудинино и Починок есть место называемое «Исаченкова труба» (это километра три от деревни), там под железной дорогой проложена труба, для стока вешних вод, и весьма высокий откос. Так вот именно там партизаны ещё в начале войны пустили под откос немецкий воинский эшелон, вагоны убрали быстро, а паровоз ещё долго в кювете валялся. Правда эта была единственная крупная партизанская диверсия в районе нашей деревни против немцев за два года оккупации. Ничего другого мои земляки припомнить не смогли.
Но у партизанской медали, Истины раде, была и другая сторона. Как жители нашей деревни, так и соседних деревень, почти в один голос говорили,- что тем деревням, где стояли немецкие подразделения – повезло многократно больше, чем тем (малым деревушкам) где немцев не было. У нас в окрестностях были такие деревни Морги и Хлыстовка, так там люди в постоянном страхе жили и слезами умывались. Они рассказывали, что их постоянно грабили,- днём полицаи а ночью партизаны, причём повадками и нахальством своими, одни от других почти ничем не отличались. Жители этих деревень сами просили немцев, что бы те свои гарнизоны у них обустроили.

Люди в оккупацию, как и прежде работали в колхозе на полевых работах, но многие и на лесозаготовках. В наших местах были старые сосновые боры и леса, и немец вырезал всё и составами вывозил в Германию. Сосновые боры он уничтожил до основания, так что сейчас они даже не возродились. Старые местные охотники рассказывали мне, что до войны у нас вокруг водились глухари и медведи. Сейчас во всём районе, глухарь – большая редкость, а медведи только в августе - сентябре с медвежатами проходные появляются и то не каждый год. В общем, пограбили немцы лесные ресурсы Смоленской области основательно.
Но больше всего опасностей и хлопот прибавилось у жителей нашего района когда немцы стали отступать и наши войска с боями приближались к Починку. Наши самолёты стали всё чаще появляться в небе над деревней и не просто появляться, но бомбить все те места, где были замечены фортификации противника. Лётчики наши, особо не разбирались, и не церемонились с жителями деревень, если там находились немцы – бомбили всех подряд и немцев и своих. Поначалу налёты наша авиация совершала преимущественно ночью, и уже была примета – если днём пролетел самолёт-разведчик – значит ночью жди бомбардировщиков.
Возле каждого дома жители выкапывали окопы и как только заслышат гул самолётов – сразу всей семьёй выскакивали из дома и прятались в окоп, пока те не пролетят или не отбомбятся. Я уже писал выше, что у деревни находился железнодорожный мост, на котором стояли лёгкие зенитки, но с приближением наших войск, немцы усилили оборонцу этого моста ещё двумя батареями тяжёлых зенитных орудий, одна из которых располагалась на другом конце деревни, возле железнодорожной станции, которую она так же прикрывала. Жителям той стороны деревни пришлось не сладко…. Наши постоянно старались разбомбить и уничтожить эти зенитки, но бомбы сыпались куда попало, только не на зенитки. Край деревни основательно разбомбили свои же, а невредимые зенитки немцы убрали только когда отступали. На том краю деревни есть место под названием «Мошек», там осталось около двух десятков глубоченных воронок от наших тяжёлых бом, в которых мы ещё в детстве купались и ловили карасей. Местные старики с той стороны рассказывали, что зенитки стояли именно там, но перед заходом солнца, немцы перетащили их на другое место, а ночью прилетели бомбардировщики как раз с этими самыми тяжёлыми бомбами и кроме пустого участка поля – разбомбили и край деревни.
Но и когда уже немцев выгнали – бомбёжки, теперь уже с немецкой стороны, ещё долго продолжались, и деду ещё много раз приходилось выскакивать всей семьёй из дома и вжиматься в земляной пол окопа, ощущая, как содрогается земля под бомбовыми разрывами. Хотя немцы не всегда сбрасывали бомбы, случалось что бросали просто листовки. В основном это было уже через неделю, после того как наши войска освободили Починок и подошли к Смоленску. За Смоленск – как в 41, никаких боёв не было. С самолетов немцы даже у нас сбрасывали листовки с таким текстом: «Орша, Витебск будут ваши – а Смоленску – будет каша». Смоленск очень сильно разбомбили, но какой смысл было немцам писать такое и сбрасывать над нашими позициями – ума не приложу. Одну из тех листовок, я как то в детстве на чердаке нашёл, но дед увидев её – отобрал и бросил в печь.
Авиационные (воздушные) бои возле нашей деревни, как в 41 так и в 43 годах были, но наземных боёв за неё, как и за Починок, никогда не было. Как наши в 1941, так и немцы в1943, отдали нашу деревню и сам Починок без боя. Они просто уехали. Но перед этим Рудик в последний раз собрал жителей на собрание. Дед и отец помнили его слова очень хорошо. Он сказал всем,- сегодня я собрал вас и говорю с вами в последний раз. Скорее всего уже завтра здесь будут ваши…. Предупреждаю вас сразу, что жечь вашу деревню и ваши дома мы не будем. Этой ночью планируется вывод последних остатков наших войск и техники, который пройдёт через вашу деревню, поэтому ночью находитесь в своих домах и на улицу не выходите. На этом собрание и закончилось.
Когда уже к вечеру он пришёл в наш дом забрать свои вещи, то поблагодарив деда – сказал ему,- если так же просто мы оставим Смоленск – то эту войну мы проиграли. Техника уже вовсю шла по деревне, когда Рудик сел в свою легковую машину и навсегда уехал.
Ночью, как рассказывал дед, он спать никому не дал и все просто прилегли одетыми. Он опасался, что отступая, какой ни будь немец сунет факел под крышу…. Техника и машины грохотала где то до полуночи, потом резко всё стихло. От этой тишины, говорил дед, было тяжело на душе. Все, почти молча, сидели дома, как вдруг на рассвете послышался характерный и знакомый гул мотоцикла, который остановился у нашего дома. Деду подумалось, что какой-то запоздавший немец сейчас зайдёт чего ни будь спросить…. Но в дом вошёл не немец.

Интересно устроена жизнь. Как первыми в 1941 в деревню на мотоциклах въехали немцы, так же и первые русские въехали в неё на мотоциклах. В эту ночь двери на засов дед не запирал,- от немцев – это было бесполезно, а если вдруг какая опасность, вспоминал он, то сразу можно было выбежать всей семьёй на улицу.
Двери в дом распахнулись и в полумраке дед увидел силуэт мужчины, который сразу же метнулся к печке, откинув заслонку – он начал шарить в ней руками ища чугунки.
– Что у вас тут есть пожрать, - услышали все чистую русскую речь…. Дед встал и зажёг керосиновую лампу. Все увидели нашего солдата, небритого, грязного в каких-то портянках, торчащих из кирзовых ботинок, почти до колен перемотанных верёвками. Видя такой контраст после холёных, одетых с иголочки, опрятных и сытых немецких солдат – у меня сердце защемило (вспоминал дед) от обиды за отношение нашей власти к свом собственным солдатам.
Чугунок с картошкой солдат уже достал из печи сам. Нет, он не грабил, не угрожал расправой или оружием – он просто был очень голоден. Дед открыл стол и достав оттуда хлеб и кусок сала, сказал парню, - садись поешь! - Некогда, отец, - ответил парень, засовывая в рот уже не первую картошку. - Дай мне с собою…- сказал солдат. Дед отрезал ему хлеба и сала,- солдат всё это, вместе с картошкой, рассовал по карманам штанов и вышел из дома. Мотоцикл завёлся и укатил….
Это был первый русский солдат, после двух с лишним лет немецкой оккупации, который даже имени своего не назвал, а исчез так же неожиданно, как и появился.
А утором, как весьма точно предсказал Рудик, уже приехали и другие наши….
И снова в наш дом вошёл офицер и несколько солдат. Первым его вопросом было,- где дом старосты? Дед сказал, что на другой улице за перекрёстком. Офицер ушёл, а где-то часа через два, по деревне прошли солдаты, созывая всех к перекрёстку на собрание. Дед сразу же пошёл туда. Там солдаты уже сколотили виселицу. В отличие от немецкого прихода – здесь никто не молчал, а все буро обсуждали последние события, да и своих то уже никто не боялся. Тут же все увидели, как несколько солдат ведут связанного старосту Граську. Офицер громко объявил, что сейчас все жители будут сами судить этого немецкого прихвостня и изменника родины…. Но люди не дали ему продолжить его речь, ибо хорошо знали того, с кем прожили в оккупации два с лишним года и видели все ДЕЛА его. - Никакой он не изменник и не прислужник…, - почти хором заголосила вся деревня. - Он не сам напросился на эту должность, но комендант его назначил, а так же всё время оккупации – постоянно посильно помогал местным жителям. Главное, когда немцы угоняли молодёжь в Германию – он ночью, за день до приезда немецкой команды, осуществлявшей эту отправку, обошёл все дома, ибо списки подлежащих вывозу ребят и девчат были у него, и всем сказал,- спрячет своих детей как минимум на четыре дня, пусть отсидятся в лесу, а когда эта команда проедет – можно будет вернуться домой. Кстати, и мой крёстный дядя Пётр, был в их числе. Он и от полицаев, с их продовольственными набегами, неоднократно спасал жителей и деревню. - Не дадим казнить невиноватого,- голосила деревня. Я должен отметит, что люди у нас всегда были хорошие, честные, открытые и главное дружные. Тот офицер тоже был нормальным человеком. Он сказал, - коли так – пусть суд решает его дальнейшую судьбу, а на суд будут приглашены и жители деревни. Суд не заставил себя ждать, в те времена долго не церемонились и не разбирались…. В Починке, куда дед и многие жители деревни были приглашены как свидетели, состоялся суд над теми, кто занимал подобные должности у немцев. На суде – все жители деревни, как и прежде настаивали на том, что Граська ни в чём не виноват. Но суд реши иначе,- восемь лет тюрьмы – был его приговор Граське. Все эти восемь лет Граська отсидел и вернулся в родную деревню, в свой дом. Люди к нему относились по человечески, никто не упрекал его ни в глаза, ни за глаза, ибо все знали его как хорошего и честного человека. Но это – было потом….

А пока что вернёмся в тот первый освободительный день…. Я не смею себя уважать, не рассказав всей Правды того и последующих дней, когда была освобождена наша деревня.
Как я уже писал выше, у деда была своя пасека. И перед приходном наших, дед опасаясь беспредела со стороны отступающих немецких войск, нарубил веток и лапника и укрыл ими пчелиные улья, дабы в глаза не бросались…. Но, как показала жизнь, немцев он опасался зря!
К концу дня наших солдат в деревне уже было много. И к сожалению они были не так хорошо воспитаны как немцы…. Они зайдя в сад за яблоками – увидели кучи веток, которыми как видно заинтересовались. Найдя там улья – решили полакомиться мёдом. Нет, они не просили у деда дать им мёда,- они – поступили по варварски. Колодец был рядом и они, набрав ведро воды – открывали улей и, что бы не быть покусанными пчёлами, заливали его водой, после чего вынимали рамки с мёдом. Так уже через час все пчелиные семьи были полностью уничтожены.
Но это было ещё пол беды…. Без пчёл можно было прожить….
А вот уже на другой день к дому подъехала машина с незнакомым доселе офицером и тремя солдатами. Офицер сказал деду, что он должен предъявить ему всех животных и кур в хозяйстве и имеющиеся в погребе съестные припасы. Дед повёл их к погребу. Офицер, увидев там кучу картошки – объявил деду,- восемь мешков оставляешь себе, а остальное сдашь прямо сейчас! И отправил солдат в грузовик за мешками. Дед сказал, что его семье с этими восьмью мешками и двух месяцев не прожить, а чем дальше питаться…. Но офицер его тут же поправил,- нет, ты не понял меня,- сказал он,- эту картошку мы оставляем вам не для того, что бы вы её ели, но с той лишь целью, что бы ты веной посадил её на поле под будущий урожай, это только на семена. А если не посадишь весной поле и не сдашь осенью продналог – пойдёшь под суд как враг народа. - А как же нам жить? – спросил дед офицера. - При немцах не подохли и дальше выживите,- резко ответил деду офицер. Как будто это не такие как он в 41 драпали впереди своих подразделений, бросая своих же соотечественников на произвол вражеских оккупантов. Вывезли тогда не только картошку, но и львиную долю остальных продуктов. Курей и корову, Истины раде, они не отобрали, но пересчитав курей – тут же объявляли число яиц, а так же литры молока, которые нужно было сдавать,- молоко каждый день, а яйца – раз в неделю.
И попробовал бы кто не сдать установленную норму…. Показные суды не церемонились и были скоры на расправу. (но это тема совсем другого повествования…)

Вот и дождались освободителей… – с горечью вспоминал дед, - вот когда отведали что такое лепёшки из мякины и ташнотики из оставшейся в полях загнившей и мёрзлой картошки поджаренные на солидоле,- кое-как ту зиму пережили.

Вот такова она, спрятанная за семь замков, горькая и колючая Правда-матка….

Владимир РОДЧЕНКОВ.
22/01 – 2013 г.

На фото: Я возле ДОТа второй Мировой войны.

После захвата гитлеровской Германией Прибалтики, Белоруссии, Молдавии, Украины и ряда западных областей РСФСР десятки миллионов советских граждан оказались в зоне оккупации. С этого момента им пришлось жить фактически в новом государстве.

В зоне оккупации

17 июля 1941 года на основании распоряжения Гитлера «О гражданском управлении в оккупированных восточных областях» под руководством Альфреда Розенберга создается «Имперское министерство по делам оккупированных восточных территорий», которое подчиняет себе две административные единицы: рейхскомиссариат Остланд с центром в Риге и рейхскомиссариат Украина с центром в Ровно. Позднее предполагалось создать рейхскомиссариат Московия, который должен был включить в себя всю европейскую часть России. Далеко не все жители оккупированных Германией областей СССР смогли перебраться в тыл. По разным причинам за линией фронта осталось около 70 миллионов советских граждан, на долю которых выпали тяжелые испытания. Оккупированные территории СССР в первую очередь должны были служить сырьевой и продовольственной базой Германии, а население - дешевой рабочей силой. Поэтому Гитлер по возможности требовал сохранить здесь сельское хозяйство и промышленность, которые представляли большой интерес для германской военной экономики.

«Драконовские меры»

Одной из первоочередных задач германских властей на оккупированных территориях СССР являлось обеспечение порядка. В приказе Вильгельма Кейтеля сообщалось, что ввиду обширности контролируемых Германией районов необходимо подавлять сопротивление гражданского населения путем его запугивания. «Для поддержания порядка командующие не должны требовать подкреплений, а применять самые драконовские меры». Оккупационные власти вели строгий контроль местного населения: все жители подлежали регистрации в полиции, более того, им запрещалось без разрешения покидать места постоянного проживания. Нарушение любого постановления, к примеру, использование колодца из которого брали воду немцы, могло повлечь за собой строгое наказание вплоть до смертной казни через повешение. Германское командование, опасаясь протеста и неповиновения гражданского населения, давало все более устрашающие приказы. Так 10 июля 1941 года командующий 6-й армией Вальтер фон Райхенау требовал «расстреливать солдат в штатском, которых легко узнать по короткой стрижке», а 2 декабря 1941 года издается директива, в которой призывают «стрелять без предупреждения в любое гражданское лицо любого возраста и пола, которое приближается к передовой», а также «немедленно расстреливать любого, подозреваемого в шпионаже». Немецкие власти выражали всяческую заинтересованность в сокращении местного населения. Мартин Борман направил в адрес Альфреда Розенберга директиву, в которой рекомендовал приветствовать на оккупированных восточных территориях проведение абортов девушек и женщин «ненемецкого населения», а также поддержать интенсивную торговлю противозачаточными средствами.

Наиболее популярным методом по сокращению гражданского населения применявшимся нацистами оставались расстрелы. Ликвидации проводились повсеместно. Людей уничтожали целыми деревнями, зачастую основываясь исключительно на подозрении в противозаконном деянии. Так в латвийском селе Борки из 809 жителей расстреляно было 705, из них 130 детей - остальных отпустили как «политически благонадежных». Регулярному уничтожению подлежали нетрудоспособные и больные граждане. Так уже при отступлении в белорусском поселке Гурки немцы отравили супом два эшелона с местными жителями, неподлежащими вывозу в Германию, а в Минске только за два дня - 18 и 19 ноября 1944 года немцами было отравлено 1500 нетрудоспособных стариков, женщин и детей. Массовыми расстрелами оккупационные власти отвечали на убийства немецких военных. К примеру после убийства в Таганроге немецкого офицера и пятерых солдат во дворе завода №31 было расстреляно 300 ни в чем не повинных мирных граждан. А за повреждение телеграфной станции в том же Таганроге расстреляли 153 человека. Российский историк Александр Дюков, описывая жестокость оккупационного режима, отметил, что, «по самым скромным подсчётам, каждый пятый из оказавшихся под оккупацией семидесяти миллионов советских граждан не дожил до Победы». Выступая на Нюрнбергском процессе представитель американской стороны заметил, что «зверства, совершённые вооружёнными силами и другими организациями Третьего рейха на Востоке, были такими потрясающе чудовищными, что человеческий разум с трудом может их постичь». По мнению американского обвинителя, эти зверства не были спонтанными, а представляли собой последовательную логическую систему.

«План голода»

Еще одним страшным средством, приведшим к массовому сокращению гражданского населения стал «План голода», разработанный Гербертом Бакке. «План голода» был частью экономической стратегии Третьего рейха, по которой от прежнего количества жителей СССР должно было остаться не более 30 млн. человек. Высвободившиеся таким образом продовольственные запасы должны были пойти на обеспечение нужд германской армии. В одной из записок высокопоставленного немецкого чиновника сообщалось следующее: «Война будет продолжена, если вермахт на третьем году войны будет полностью обеспечиваться продовольствием из России». Как неизбежный факт отмечалось, что «десятки миллионов людей умрут с голода, если мы заберём всё для нас необходимое из страны». «План голода» в первую очередь сказался на советских военнопленных, которые практически не получали продуктов питания. За весь период войны среди советских военнопленных, по подсчетами историков, от голода умерло почти 2 млн. человек. Не менее болезненно голод ударил по тем, кого немцы рассчитывали уничтожить в первую очередь - евреям и цыганам. К примеру, евреям было запрещено приобретать молоко, масло, яйца, мясо и овощи. Продуктовая «порция» для минских евреев, которые находились в ведении группы армий «Центр» не превышала 420 килокалорий в день - это привело в гибели десятков тысяч людей в зимний период 1941-1942 годов. Наиболее жесткие условия были в «эвакуированной зоне» глубиной в 30-50 км., которая непосредственно примыкала к линии фронта. Все гражданское население этой линии принудительно отсылалось в тыл: переселенцев размещали в домах местных жителей или в лагерях, но при отсутствии мест могли разместить и в нежилых помещениях - сараях, свинарниках. Живущие в лагерях переселенцы большей частью не получали никакого питания - в лучшем случае раз в день «жидкую баланду». Верхом цинизма являются так называемые «12 заповедей» Бакке, в одной из которых говорится, что «русский человек привык за сотни лет к бедности, голоду и непритязательности. Его желудок растяжим, поэтому [не допускать] никакой поддельной жалости».

Учебный год 1941-1942 для многих школьников на оккупированных территориях так и не начался. Германия рассчитывала на молниеносную победу, а поэтому не планировала долгосрочных программ. Однако к следующему учебному году было обнародовано постановление немецких властей, в котором объявлялось, что все дети в возрасте от 8 до 12 лет (1930-1934 гг. рождения) обязаны регулярно посещать 4-классную школу с начала учебного года, назначенного на 1 октября 1942 года. Если по каким-либо причинам дети не могли посещать школу, родители или лица их заменяющие в течение 3-х дней должны были предоставить заведующему школой заявление. За каждое нарушение посещаемости школы администрация взимала штраф в размере 100 рублей. Основная задача «немецких школ» заключалась не в обучении, а в воспитании послушания и дисциплины. Много внимания уделялось вопросам гигиены и здоровья. По мнению Гитлера, советский человек должен был уметь писать и читать, а большее ему не требовалось. Теперь стены школьных классов вместо портретов Сталина украшали изображения фюрера, а дети, стоя перед немецкими генералами были вынуждены декламировать: «Слава вам, орлы германские, слава мудрому вождю! Свою голову крестьянскую низко-низко я клоню». Любопытно, что среди школьных предметов появился Закон Божий, а вот история в ее традиционном понимании исчезла. Ученики 6-7 классов должны были изучать книги пропагандирующие антисемитизм - «У истоков великой ненависти» или «Еврейское засилье в современном мире». Из иностранных языков остался лишь немецкий. Первое время занятия проводились по советским учебникам, однако оттуда убирали любые упоминания о партии и произведениях еврейских авторов. Это заставляли делать самих школьников, которые на уроках по команде бумагой заклеивали «ненужные места».

Повседневная жизнь

Социальная и медицинская помощь населению на оккупированных территориях была минимальна. Правда, все зависело от местной администрации. Например, смоленский отдел здравоохранения в целях оказания помощи «русскому населению» уже осенью 1941 года открыл аптеку и больницу, позднее стала функционировать и хирургическая лечебница. С немецкой стороны за деятельностью больницы осуществлялся контроль гарнизонным врачом. Также некоторые немецкие врачи помогали больницам медикаментами. На медицинскую страховку могли рассчитывать только сотрудники администраций или граждане работающие на немецкие администрации. Сумма медицинской страховки составляла примерно 75% от регулярной заработной платы. Возвращаясь к работе смоленской администрации следует отметить, что ее сотрудники в меру возможностей заботились о беженцах: им выдавали хлеб, бесплатные талоны на питание, направляли в социальные общежития. В декабре 1942 года только на инвалидов потратили 17 тыс. 307 рублей. Вот для примера меню смоленских социальных столовых. Обеды состояли из двух блюд. На первое подавались ячневые или картофельные супы, борщ и свежая капуста; на второе была ячневая каша, картофельное пюре, тушеная капуста, картофельные котлеты и ржаные пироги с кашей и морковью, также иногда подавались мясные котлеты и гуляш. Гражданское население немцы главным образом использовали на тяжелых работах - строительстве мостов, расчистке дорог, торфоразработках или лесозаготовках. Трудились с 6 часов утра до позднего вечера. Тех, кто работал медленно могли расстрелять в назидание другим. В некоторых городах, например, Брянске, Орле и Смоленске советским рабочим присваивали идентификационные номера. Немецкие власти мотивировали это нежеланием «неправильно произносить русские имена и фамилии». Любопытно, что поначалу оккупационные власти объявили, что налоги будут ниже, чем при советском режиме, однако на деле к ним добавились налоговые сборы на двери, окна, собак, лишнюю мебель и даже на бороду. По словам одной из переживших оккупацию женщин многие тогда существовали по принципу «один день прожили — и слава богу.

Н е поклонился на улице немецкому солдату? В комендатуре тебя ждет порка розгами. Не заплатил налоги на окна, двери и бороду? Штраф или арест. Опоздал на работу? Расстрел.

О том, как выживали во время Великой Отечественной войны простые советские люди на занятых врагом территориях, «МК» в Питере» рассказал доктор исторических наук, автор книги «Повседневная жизнь населения России в период нацистской оккупации» Борис Ковалев.

Вместо России — Московия

— Каковы были планы нацистов насчет территории Советского Союза?
— Гитлер не испытывал большого уважения к СССР, он называл его колоссом на глиняных ногах. Во многом такая пренебрежительная позиция была связана с событиями советско-финской войны 1939-1940 годов, когда маленькая Финляндия на протяжении нескольких месяцев весьма успешно сопротивлялась Советскому Союзу. И Гитлер хотел, чтобы исчезло само понятие «Россия». Он неоднократно заявлял, что слова «Россия» и «русский» необходимо навсегда уничтожить, заменив терминами «Московия» и «московский».

Дело касалось и мелочей. Например, есть песня «Волга-Волга, мать родная, Волга — русская река». В ней, в песеннике, изданном для населения оккупированных районов, слово «русская» было заменено на «мощная». «Московия», по мнению гитлеровцев, должна была занимать относительно небольшую территорию и состоять всего из семи генеральных комиссариатов: в Москве, Туле, Горьком, Казани, Уфе, Свердловске и Кирове. Ряд областей гитлеровцы собирались присоединить к Прибалтике (Новгород и Смоленск), к Украине (Брянск, Курск, Воронеж, Краснодар, Ставрополь и Астрахань). Много было претендентов и на наш Северо-Запад. Например, финские правители рассуждали о великой Финляндии до Урала. Они, кстати, негативно рассматривали планы Гитлера уничтожить Ленинград. Почему бы его не превратить в небольшой финский городок? В планах латвийских националистов было создание великой Латвии, которая включала бы в себя территорию Ленинградской области, Новгородчины, Псковщины.

— Как немцы относились к местным жителям на оккупированной территории?
— Евреев убивали с первых же дней оккупации. Помня слова Гитлера о том, что «евреи являются стаей голодных крыс», в некоторых местах их уничтожали под видом «дезинфекции». Так, в сентябре 1941 года в гетто Невеля (Псковская область. — Ред.) немецкие врачи установили вспышку чесотки. Чтобы избежать дальнейшего заражения, гитлеровцы расстреляли 640 евреев, а их дома сожгли. Безжалостно уничтожали и детей, у которых только один из родителей был евреем. Местному населению объясняли, что смешение славянской и еврейской крови дает «самые ядовитые и опасные всходы». Такому же массовому истреблению подлежали и цыгане. Зондеркомандам рекомендовалось уничтожать их сразу, «не засоряя тюрьмы». А вот к эстонцам, финнам и латышам немцы относились как к союзному населению.

При входе в их деревни даже были надписи: «Все реквизиции запрещены». А партизаны называли эстонские и финские деревни братскими партизанскими могилами. Почему? Приведу пример. Александр Добров, один из участников боев на Северо-Западе России, вспоминает, что, когда немцы подходили к Волхову, в одной из финских деревень расположился штаб полка Красной армии. И вдруг все местное население дружно затеяло стирку, развесило всюду белые простыни. После этого все финны тихо уехали из деревни. Наши поняли: что-то неладно. И через десять минут после того, как штаб покинул деревню, началась немецкая бомбардировка. Что касается русских, то гитлеровцы считали их стоящими на низшем уровне человеческой цивилизации и годными только для удовлетворения потребностей победителей.

Больные дети на «службе» у нацистов

— На оккупированной территории работали школы? Или гитлеровцы считали, что русским образование ни к чему?
— Школы были. Но немцы считали, что основная задача русской школы должна заключаться не в обучении школьников, а исключительно в воспитании послушания и дисциплины. Во всех школах обязательно вывешивались портреты Адольфа Гитлера, а занятия начинались с «благодарственного слова фюреру Великогермании». На русский язык переводились книги о том, какой добрый и хороший Гитлер, как много он делает для детей. Если в годы советской власти девочка лет пяти забиралась на табуретку и проникновенно читала: «Я маленькая девочка, играю и пою. Я Сталина не видела, но я его люблю», то в 1942 году дети декламировали перед немецкими генералами: «Слава вам, орлы германские, слава мудрому вождю! Свою голову крестьянскую низко-низко я клоню». Ознакомившись с биографией Гитлера, ученики 6-7 классов изучали книги вроде «У истоков великой ненависти (очерки по еврейскому вопросу)» Мельского, а потом должны были подготовить доклад, например, на тему «Еврейское засилье в современном мире».

— Немцы вводили новые предметы в школах?
— Естественно. Обязательными стали занятия по Закону Божьему. А вот историю в старших классах отменили. Из иностранных языков преподавали только немецкий. Что меня удивило, в первые годы войны школьники учились еще по советским учебникам. Правда, оттуда «вымарывали» любые упоминания о партии и произведения еврейских авторов. Школьники сами на уроке по команде заклеивали бумагой всех партийных вождей.

Как выживали простые советские люди на оккупированных территориях

— Телесные наказания в учебных заведениях практиковали?
— В некоторых школах этот вопрос обсуждался на собраниях учителей. Но дальше дискуссий дело, как правило, не шло. А вот телесные наказания для взрослых практиковались. Например, в Смоленске в апреле 1942 года на пивоваренном заводе выпороли пять рабочих за то, что они самовольно выпили по кружке пива. А в Павловске секли розгами за непочтительное отношение к немцам, за невыполнение приказов. Лидия Осипова в своей книге «Дневник коллаборантки» описывает такой случай: девушку высекли за то, что она не поклонилась немецкому солдату. После наказания она побежала жаловаться своим бойфрендам — испанским солдатам. Они, кстати, были те еще донжуаны: никогда не насиловали, но уговаривали. Не мудрствуя лукаво, девушка задрала платье и показала испанцам свои исполосованные ягодицы. После этого разъяренные испанские солдаты побежали по улицам Павловска и стали бить морды всем встречным немцам за то, что те так поступают с девушками.

— Нацистские спецслужбы использовали наших детей в разведке или в качестве диверсантов?
— Безусловно, да. Схема вербовки была очень простая. Подходящего ребенка — несчастного и голодного — подбирал «добрый» немецкий дядя. Он мог сказать подростку два-три теплых слова, накормить или что-то подарить. Например, ботиночки. После этого ребенку предлагали подбросить где-нибудь на железнодорожной станции кусок тола, замаскированного под уголь. Некоторых детей использовали и против их воли. Например, в 1941 году нацисты под Псковом захватили детский дом для ребят с замедленным психическим развитием.

Вместе с немецкими агентами их отправили в Ленинград и там сумели внушить, что скоро на самолете за ними прилетят мамы. Но для этого им надо подать сигнал: пострелять из красивой ракетницы. Больных детей расставили около особо важных объектов, в частности Бадаевских складов. Во время налета немецкой авиации они стали пускать ракеты вверх и ждать мам… Конечно, на оккупированной территории создавали и специальные разведывательные школы для детей и подростков. Как правило, туда набирали ребят из детских домов в возрасте от 13 до 17 лет. Потом их забрасывали в тылы Красной армии под видом нищих. Ребята должны были выяснить расположение и численность наших войск. Понятно, что ребенка рано или поздно арестуют наши спецслужбы. Но нацистов это не пугало. Что малыш может рассказать? А самое главное — его не жалко.

Молитва Гитлеру

— Не секрет, что большевики закрывали церкви. А как к религиозной жизни на оккупированной территории относились нацисты?
— Действительно, к 1941 году у нас церквей практически не осталось. В Смоленске, например, одну часть храма отдали верующим, а в другой — устроили антирелигиозный музей. Представьте, начинается служба, и одновременно с этим комсомольцы надевают какие-то маски и начинают что-то отплясывать. Такой антирелигиозный шабаш устраивали в стенах храма. И это притом, что к 1941 году русское население, особенно проживающее в сельской местности, оставалось в большинстве своем религиозным. Гитлеровцы решили использовать эту ситуацию в своих интересах. В первые годы войны они открывали храмы. Церковный амвон был идеальным местом для проведения пропаганды. Например, священникам настойчиво рекомендовали в проповедях выражать верноподданнические чувства к Гитлеру и Третьему рейху.

Нацисты распространяли даже такие листовки-молитвы: «Адольф Гитлер, ты наш вождь, имя твое наводит трепет на врагов, да придет третья империя твоя. И да осуществится воля твоя на земле…» Истинное отношение руководителей Третьего рейха к христианской религии было двойственным. С одной стороны, на пряжках немецких солдат было выбито: «С нами Бог», но с другой — Гитлер в застольных беседах не раз говорил, что ислам ему нравится гораздо больше, чем христианство с его мягкотелостью, любовью к ближнему своему и с подозрительным, извините меня, национальным происхождением Иисуса Христа. И Гитлер, кстати, возражал против единой православной церкви в России. Однажды он заявил: «Если у них там (в русских деревнях. — Ред.) начнут возникать всякие колдовские и сатанинские культы, как у негров или у индейцев, то это будет заслуживать всяческой поддержки. Чем больше моментов, разрывающих на части СССР, тем лучше».

— Немцы рассматривали церковь и священнослужителей как своих потенциальных союзников?
— Да. Например, священники оккупированных районов Северо-Запада получили в августе 1942 года секретный циркуляр, согласно которому они обязаны были выявлять партизан и тех прихожан, которые настроены против немцев. Но большинство священников не выполняли эти указания. Так, Георгий Свиридов — священник села Рождествено Пушкинского района Ленобласти — активно помогал советским военнопленным: он организовывал сбор вещей и продуктов для узников концлагеря в селе Рождествено. Для меня настоящие герои того времени — это простые деревенские батюшки, оплеванные, оскорбленные, может быть, даже отсидевшие в лагерях.

По просьбе односельчан они, не помня обид, возвращались в церковь в 1941 году и молились за людей, находящихся в Красной армии, помогали партизанам. Таких батюшек нацисты убивали. Например, на Псковщине гитлеровцы заперли в храме священника и сожгли его живьем. А в Ленобласти отец Федор Пузанов был не только священнослужителем, но еще и партизанским разведчиком. Уже в 60-х годах ему исповедовалась женщина, которая во время войны сожительствовала с немцами. И отец Федор так перенервничал, что у него случился сердечный приступ. На его могиле поставили крест. Ночью пришли его друзья партизаны, крест заменили на тумбочку с красной пятиконечной звездой и написали: «Герою-партизану, нашему брату Федору». Утром верующие снова поставили крест. А ночью партизаны вновь его выбросили. Вот такая судьба у отца Федора была.

— А как местные жители относились к тем священникам, которые выполняли указания гитлеровцев?
— Например, один поп из Псковской области в проповедях восхвалял немецких захватчиков. И большинство населения к нему относилось с презрением. Эту церковь посещали единицы. Были и лжесвященники. Так, благочинный Гатчинского округа Иван Амозов, бывший чекист и коммунист, смог выдать себя за батюшку, пострадавшего от большевиков. Немцам он предъявил справку об освобождении с Колымы. Однако там он оказался за двоеженство, разврат и пьянство. Амозов очень мерзко вел себя по отношению к рядовым батюшкам, которые служили в деревенских церквях. Война, к сожалению, вскрывает в людях не только самое лучшее, но еще и самое гнусное.

Налоги на бороды, окна и двери

— Как жили в оккупации простые люди, не предатели, не коллаборационисты?
— Как мне рассказывала одна женщина, в оккупации существовали по принципу «один день прожили — и слава богу». Русских использовали на самых тяжелых физических работах: строительстве мостов, расчистке дорог. Например, жители Оредежского и Тосненского районов Ленинградской области работали на ремонте дорог, на торфоразработках и лесозаготовках с шести часов утра до наступления темноты и получали за это только по 200 граммов хлеба в день. Тех, кто работал медленно, иногда расстреливали. В назидание другим — публично. На некоторых предприятиях, например, в Брянске, Орле или Смоленске, каждому рабочему присваивали номер. О фамилии и имени речи даже не шло. Оккупанты объясняли это населению нежеланием «неправильно произносить русские имена и фамилии».

— А налоги жители платили?
— В 1941 году было объявлено, что налоги будут не меньше, чем советские. Потом к ним добавились и новые сборы, зачастую оскорбительные для населения: например, за бороду, за собак. В некоторых районах взимали даже особые налоги за окна, двери и «излишнюю» мебель. Для лучших налогоплательщиков существовали формы поощрения: «лидеры» получали бутылку водки и пять пачек махорки. Старосте образцового района после окончания кампании по сбору налогов дарили велосипед или патефон. А начальнику района, в котором нет партизан и все работают, могли презентовать корову или отправить в туристическую поездку в Германию. Кстати, так же поощряли и самых активных учителей.

В Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга хранится фотоальбом. На его первой странице аккуратными буквами на русском и немецком языках выведено: «Русским учителям на память о поездке в Германию от отдела пропаганды города Пскова». А ниже надпись, которую кто-то позже сделал карандашом: «Фото русской сволочи, которых еще ждет партизанская рука».

15-05-2007

Самоуправление в оккупированных областях

Многие думают, что русские учреждения при немцах были лишены какой бы то ни было самостоятельности и должны были играть незначительную и даже жалкую, чисто вспомогательную роль. Может быть, завоеватели как раз именно этого и хотели. Но на самом деле было далеко не так.

В действительности немцы диктовали только основные мероприятия, да и то, главным образом, в их принципиальной части; техническими деталями у них не было ни охоты, ни времени заниматься. Между тем, с точки зрения интересов местного населения, именно эти-то самые технические детали и были часто важнее всего. Я уж не говорю о том, что любой город и район имели множество более мелких, своих, чисто местных забот, которыми немцы вообще никогда, очевидно, и не собирались заниматься.

Н.Ф.Тизенгаузен пишет:

«Ростов, казалось, забыл о войне и началась нормальная, мирная жизнь. Советская власть, где-то далеко, корчилась в предсмертных судорогах. Никто не жалел о ней; она была символом горя, страдания, бедности, голода, страха, тюрьмы.

Немцы открывали учреждения, обслуживавшие армию и, вместе с тем, начали организацию городского самоуправления. Сначала было учреждено главное бургоминистерство, затем районные отделения. При бургоминистерствах появились отделы, без которых не могла идти нормальная жизнь: жилищный, финансовый, здравоохранения, народного образования и т.д. Начали работать больницы, начальные школы, столовые, кафе и рестораны, починочные мастерские и комиссионные магазины, где продавались старые вещи. Только с продовольствием было трудно.

Требовались люди. Немцы создали Биржу труда («Арбайтсамт») помещавшуюся в здании бывшего Госбанка, на улице Энгельса, которая теперь называлась по старому - Садовая улица. Сначала жители неохотно шли на работу к немцам. Но нужда заставляла: почти у каждого была семья и только работа давала возможность рассчитывать на получение пайка. Но это было только в начале. Потом потянулись к бирже все - и беспартийные, и комсомольцы, и члены коммунистической партии, скрывая, конечно, свою партийную принадлежность. Работа, для большинства населения, была вопросом жизни".

Существование органов самоуправления в областях СССР, оккупированных немецкой армией, является очень показательным фактом. Быстрота, с какой возникали органы самоуправления в городах и селах, оставленных советской властью и Советской армией, говорит о многом. Казалось бы, что не было никаких предпосылок для того, чтобы в этих местах, откуда стремительно бежали руководители, где горели подож-женные «истребителями» склады и расхищалось содержимое магазинов и различных баз, так молниеносно возникали организации, имеющие известные прерогативы власти.

Во многих населенных пунктах еще до того, как они были заняты немецкими частями, уже существовало какое-то подобие власти, уже были лица, с авторитетом которых считались.

Конечно, в этом случае надо учесть то обстоятельство, что сами немцы предпочитали иметь в каждом городе и селе определенных лиц, через которых они могли предъявлять свои требования к населению, передать распоряжения и т. п.

Надо добавить, что в оккупированных областях были сотни и, может быть, тысячи сел, в которые немецкие части пришли только спустя два-три месяца после бегства советских властей. В таких глухих селах и деревнях так же возникали свои органы самоуправления. Были лица, ответственные за порядок, за благосостояние населения, ходатаи, отстаивающие интересы населения.

Перед началом войны с Советским Союзом немецкая армия оккупировала большинство стран западной Европы. В этих странах представители бывшей власти оставались на местах и продолжали выполнять свои функции, будучи ответственны теперь не перед своим правительством, а перед оккупационной властью. Так было во Франции, Бельгии, Голландии и многих других европейских странах, захваченных немцами.

Совершенно иное положение было в оккупированных областях Советского Союза. Никакой представитель прежней власти тут не мог остаться на своем месте.

Новая власть, с одной стороны, должна была быть облечена доверием народа, с другой стороны – относительным доверием оккупационных властей.